ОСОБЕННОСТИ ЛИЧНОГО ОПЫТА БОРЬБЫ С «ДЕДОВЩИНОЙ»

Дата 23 февраля в СССР традиционно отмечалась как день Советской Армии. Ельцин переименовал этот праздник в День защитника Отечества. Но, безотно – сительно, как не назови, этот день всегда был праздником побед, славы и чести вооруженных сил России. Однако в ныне-шнем году не стал он праздником. Траге-дия, произошедшая с рядовым Сычевым развернула российское общество лицом к страшной реальности жизни своей армии.Вплотную с этим явлением столкнулся и я еще в конце 60-х годов прошлого века.
По нештатным каналам информации (а они, как правило, точней и оперативней официальных ) дошло ко мне известие: сегодня после отбоя в десантно-штурмовой роте будет проведена «солдатская присяга». Ну, вот и свершилось! Вот и в мой богоспасаемый гвардейский инженерно–штурмовой батальон приползло это чудовище – «дедовщина». А я–то, грешным делом, считал, что все предусмотрел, все каналы заблокировал и, хоть в нашем гарнизоне она захлестнула черной волной и мотострелковый полк, и связистов, и даже разведбат, но уж к моим трудягам – саперам эта пакость не просочится.
«Дедовскую» систему я изучил до деталей и знал, что начинается она в подразделении именно с «солдатской присяги». Этот гнусный ритуал ломает и калечит весь уставной порядок, переподчиняя новобранцев неформальным лидерам казармы – «дедам». И тут уж альтернативы нет, речь – то идет о власти: либо командиры, либо «деды». Значит, действовать надо немедленно и беспощадно.
Вечером, как обычно, водитель отвез меня в офицерский жил городок и вернулся в батальон. Значит, в части все знают: комбат дома. А я к отбою вернулся на городском автобусе и пробрался в батальон через лаз в заборе, куда солдаты в самоволку ходят. Избегая освещенных мест, задами прокрался к тыльной стороне казармы, где на втором этаже светились окна десантно-штурмовой роты. Забравшись на стол для чистки оружия, уцепился за сучья старого карагача, который рос вплотную к стене казармы, подтянулся – и оказался в полуметре от распахнутого окна ДШР. Прямо передо мной был центральный проход казармы. Вдоль него в две шеренги спиной к койкам, лицом друг к другу стояли десантники с поясными ремнями в руках. Фланги обоих шеренг почти упирались в тыльную стену, где было мое окно. «Деды», свесив ноги, восседали на втором ярусе коек. А между шеренгами нестройной кучкой толпились гололобые новобранцы в одних гимнастерках, без брюк и трусов. Жалко и нелепо смотрелись их голые белесые ноги и зады на фоне привычной казарменной обстановки.
Между тем, процедура «присяги» уже началась. По проходу, от окна к дверям казармы, где рядом с дневальным прямо на полу был прислонен снятый со стены портрет министра обороны СССР маршала Гречко, полз на четвереньках первый новобранец. Он полз между шеренгами, а солдаты хлестали его по голому заду. И хотя били вроде несильно, но на ягодицах оставались полосы и молодой все время вскрикивал. Все это было так гнусно, что я от омерзения и ярости еле сдерживался, чтобы не вмешаться.
Вот молодой дополз до портрета, поцеловал министра в лоб и стал выкрикивать: «Клянусь, что буду во всем слушаться только «дедов», выполнять приказы «дедов» беспрекословно и лучше, чем приказы всех командиров и даже твои, маршал Гречко!»
Прокричав, он поднялся и стал в сторонку, а сквозь строй пополз следующий. Тут я прыгнул на подоконник, задев сапогом стекло. Звон разбитого стекла и появление в проеме окна командира батальона, который уж чем – чем, а либерализмом не отличался, произвели шоковый эффект. Дневальный с перепугу заорал «смирно!», что после отбоя не положено делать, «деды» поспрыгивали с коек на пол.
Я понимал что надо немедленно круто переломить ситуацию, совершить нечто такое, чтобы впредь неповадно было и думать о «солдатской присяге не только здесь, в ДШР, но и в любом подразделении батальона. Понимал я также, что «читать мораль» или просто орать, матерясь и раздавая взыскания – бесполезно, желанного эффекта не принесет. Нужно было не просто наказывать «дедов», их следовало до предела унизить.
И я приказал молодым одеться, взять ремни и стать в строй. А «дедов» заставил принять «солдатскую присягу». За эти действия я потом отхватил не только добрую порцию матюков, звучавших сквозь хохот комдива генерала Демченко. Он, впрочем, наказывать меня не стал, но взыскание мне повесили на парткомиссии. Зато «дедовщина» в батальоне не прижилась: участь «дедов» из ДШР, старослужащих других подразделений не прельщала...
Началась эпидемия «дедовщины» в середине 60-х годов прошлого века, когда, с введением двухлетнего срока военной службы казарма разделилась на четыре возрастных категории по времени призыва. Армия все больше пополнялась молодежью малокультурной, парнями, которые преклонялись не перед умом или образованностью, а перед физической силой и блатной наглостью. Вот и захватили лидерство в казарме приблатненные субъекты или «шкафы» с горой мускулов.
Это произошло еще и потому, что как – раз в то время, на смену сотням тысяч офицеров – фронтовиков, изгнанных Никитой Хрущевым из армии, из училищ шли лейтенанты незрелые и малокультурные, не получившие достаточной военной выучки и совершенно не готовые не только командовать, но и просто общаться с солдатами. Хуже того, зачастую они побаивались их, особенно наглых «дедов». И казарма все больше ускользала от офицерского контроля.
А именно эти лейтенанты выходили потом в старшие и высшие ранги, однако менталитет их оставался прежним. Хуже того, деградация советского общества охватила и офицерский корпус, коррупция пронизала его, подношения и взятки на всех уровнях командования, уронили и без того хлипкий авторитет офицеров. К этому прибавилась практическая невозможность - в условиях двух ежегодных призывов – наладить нормальный ход боевой подготовки. Учебный процесс и без того рвали на части и сокращали бесконечные строительные и ремонтные работы, уборка урожая, затыкание всяческих дыр инфраструктуры советской власти не только стройбатами, но и регулярными войсковыми частями.
Свершилось и самое, пожалуй, тяжкое зло: окончательно утратили свою роль хозяев в казарме сержанты. А только они, постоянно в ней пребывающие, и могут навести и поддерживать уставной порядок. Не зря великий Суворов писал: «Капрал да будет почтен в своем капральстве, как капитан – в роте!». Сержанта, пришедшего из «учебки», «деды» и в грош не ставили, вес он обретал только когда сам становился «дедом». А до того не было ему места в казарменной табели о рангах, делившей подразделение на «салаг», «сынков», «черпаков» и «дедов». Высшей же категорией были «дембеля», которыми солдаты становились на период от приказа министра обороны об их увольнении до ухода в запас.
В чем же конкретно проявляется «дедовщина» или, как деликатно называют ее в официальных документах, «неуставные взаимоотношения» ? Первый ее аспект – обслуживание «дедов»: стирка их обмундирования, чистка сапог, заправка коек и прочее лакейство. Затем – исполнение за них служебных обязанностей: служба в наряде, уборка территории и помещений роты, чистка их вооружения и обслуживание закрепленной за ними техники. Далее - систематический грабеж «салаг»: присвоение посылок и денег, вещей и пищи, замена их нового обмундирования и обуви на свое изношенное. Наконец, выполнение всякого рода прихотей и проявлений самодурства, вроде: «пой», «пляши», «почеши спину» и многое другое, что только может унизить человеческое достоинство. А за отказ исполнить что либо из этого набора – избиение и изощренные мучения, настоящие пытки. Впрочем, избивают и просто так, для острастки, с профилактической, так сказать, целью. Бьют серьезно, до крови и увечий. Прожить в условиях каждодневных издевательств и унижений – нелегкое дело, не каждый может такое вытерпеть. Кстати, неправильно было бы считать, что такие явления извращают сознание, деформируют психику только страдающей стороны. Ведь потом, становясь в свою очередь «дедом», солдат окунается во вторую ипостась этого гнусного явления. Это – как отраженная волна взрыва, она тоже бьет, уродует психику былой жертвы, превратившейся в палача.
Более 14 лет прошло как развалилась империя зла и вместе с ней исчезла гигантская структура советских вооруженных сил. Правопреемником стала российская армия, почти втрое меньшая численно. Однако одной из немногих уцелевших традиций – увы! до предела преступной - стала «дедовщина». Более того, она благоденствует и принимает новые формы, одной из самых ужасных, пожалуй, стали сексуальные извращения. Более того, появились войсковые части, в которых сексуальные извращения стали нормой казарменного существования. И воспринимать это явление надо отнюдь не как отношения западных гомосексуалистов, не как проявления однополой любви. Какая уж там любовь! Здесь имеет место наглое принуждение - элементарное тюремное насилие, распространенное в «зонах» СССР, да и нынешней России.

Армия, до предела насыщенная ракетно-ядерным оружием, остается грозной силой, которой нечего противопоставить любой стране, кроме разве США. Немалая масса войск, разбросанных по бескрайней России, в глухих ее гарнизонах, без нормального жилья, без положенного снабжения, разъедаемая «неуставными отношениями», является страшной угрозой для человечества. Ибо «отношения» эти проникли уже на позиции и базы ракетно-ядерных дивизий и последствия казарменного беспредела вполне способны в любой момент учинить Апокалипсис на самых отдаленных континентах планеты.
Сегодня на самых разных уровнях военной и гражданской власти России выдвигаются идеи и сценарии искоренения «дедовщины». Здесь и учреждение военной полиции, и создание института военных священников, и сержантский корпус из контрактников, и наемная армия, и переход на годичный срок службы. Думается, все эти прожекты – не более чем паллиатив. Пока в российской армии потеряны честь и престиж сержантского и офицерского званий, пока 80 тысяч лейтенантов, капитанов и майоров не имеют крыши над головой и вынуждены подрабатывать разгрузкой вагонов или служить вышибалами в кабаках и бардаках, пока не отмене бессрочные отсрочки от службы для тех, кто «равнее» или богаче, пока в военные училища не пойдет элита российской молодежи - торжеству казарменного беспредела конца не будет!