СТО ПРОЦЕНТОВ

Вот ты, Леня, говоришь, что любишь Нью-Йорк. Ты говоришь, что это самый демократичный город в мире. Я тоже его люблю, допустим. Но скажи мне, пожалуйста, как ты относишься к неграм? Сто процентов, как все русские – с настороженностью, как минимум. Ты человек интеллигентный, поэтому у тебя, сто процентов, есть парочка черных приятелей. Так ведь? Ты их уважаешь, они тоже к тебе неплохо относятся, правильно? Но сам ты живешь в белом квартале и, сто процентов, не желаешь, чтобы твоими соседями были афроамериканцы. Потому что не хочешь, чтобы твой район стал грязным, чтобы сосед твой днем и ночью крутил рэп-музыку на полную громкость, чтобы в твоем подъезде торговали наркотиками, чтобы дом, в котором ты живешь, года через три превратился в развалины. Потому что не хочешь, чтобы тебя грабили на каждом углу, чтобы твою подружку насиловали по дороге из метро. Потому что боишься, что, не успеешь ты припарковать машину, как ее разберут на части.
Нью-Йорк, Леня, – город не просто большой, а разный. Он очень умно устроен. Рядом с богатыми белыми кварталами соседствуют черные бедные. Обитатели тех и других почти не появляются на соседних территориях... Граница видна невооруженным глазом. И слава Богу, что так... Но есть во всем этом одна неправильная вещь для меня. И я тебе ее попробую объяснить, хотя сам до конца не понимаю. Ну да ладно, слушай...

Последние два года я дежурю в двадцатиэтажном итальянском здании в Нижнем Манхэттене, я тебе говорил уже... У меня там есть напарник по дежурствам - Ричи, чернокожий. И как-то он мне говорит:
- Знаешь, Майки (он меня Майки зовет). Я живу в Нью-Йорке уже пятнадцать лет, но никак не могу привыкнуть к той сегрегации, которая здесь существует. По-моему, нигде в мире больше такого нет. Я родился и прожил всю свою сознательную жизнь в Лондоне, и вот там нет такого жесткого разделения на черных и белых. А в Нью-Йорке я не могу поселиться в белом квартале. И, наоборот, не могу привести свою белую герлфренд к себе домой. Мы с ней можем появляться вместе только в центре Манхэттена. Когда я еду в метро и читаю книжку, моя симпатичная черная соседка смотрит на меня с подозрением: «Надо же, какой умный, книжками интересуется»... Но ведь я не профессор, я читаю обычные детективы. А однажды меня попросили показать, что я читаю... Я показал. Майки, ты бы слышал их возмущение: «Это же белый автор!» А если бы я кому-нибудь рассказал, что моим лучшим другом в течение всей моей жизни в Англии, другом, у которого я дневал и ночевал, так же, как и он у меня, был рыжий ирландский парень, меня бы, наверно, убили на месте. Я не понимаю, Майки, я не понимаю – ведь это Нью-Йорк, столица мира! Ведь это Америка, самое демократическое государство на Земле!

Это он мне, значит, так говорит. Мы работаем «секьюрити», в охране, как тебе известно... В России бы сказали – «работник вневедомственной охраны», сто процентов... Ты думаешь, это легко - стоять на ногах восемнадцать часов подряд, и при этом оставаться собранным, чтобы в любой момент отреагировать на нестандартную ситуацию? Все думают, что ты ничего, вроде, не делаешь. А это, я тебе скажу, – еще хуже. Это самая тяжелая работа – ничего не делать, уж поверь мне... Сто процентов! Так вот, нынешнее мое агентство – достаточно крупное, у него договора со многими большими нью-йоркскими билдингами, магазинами и компаниями. А начинал я работать семь лет назад в маленькой охранной фирме Security Brigde - может, слышал такое название? Нет? Ну, ладно тогда... На шесть с копейками долларов в час, практически не зная английского, с трудом понимая, что от меня требуется... Постоянного места работы у меня не было, кидали меня все время на замену. То есть, я сижу дома и не знаю – вызовут меня сегодня или нет? А если вызовут, то - куда пошлют, сколько времени там надо будет работать, в какую смену?...
А я в Америке первый год, всего боюсь, от всего шарахаюсь. Но, правда, делаю вид, что нам, русским, все нипочем. И невзлюбила меня диспетчерша наша, латиноамериканочка одна, Мария. Уж не понятно за что – то ли за то, что по-английски я «ни бум-бум», то ли за то, что очки ношу – интеллигенция, значит. Черт его знает! Но черной ненавистью меня возненавидела, сто процентов. Как увидит, аж рожа у нее кривится.
А, надо тебе, Леня, сказать, в Нью-Йорке, в охранных агентствах, подавляющее большинство «секьюрити» - черные. Отчего так? Я вначале думал от того, что они все бездельники, и норовят устроиться, куда полегче. Потом понял, что я не совсем прав. Я думаю, просто эти ребята учились в тех школах, где их ничему не научили, поэтому им один путь – стоять у входа в магазин и обыскивать покупателей, чтобы чего не сперли. Но встречал я и людей, которые вечером работали в охране, а днем ходили по «аудишенс» - на съемки в сериалах, в модельных агентствах. Среди этих актеров очень грамотные и интеллигентные попадались. А то однажды с профессором одним я сутки дежурил – он в свободное время диссертацию заканчивал в Колумбийском университете. Натуральный профессор. Тоже черный, кстати говоря. И встречались мне пацаны, которые в колледжах учились, вот как я сейчас на курсах... Но все равно, таких, конечно, меньшинство – это уж сто процентов... К чему это я? Ах, да... Эта самая Мария меня всегда старалась в чисто черные кварталы отправлять работать, туда, где ни одного белого в радиусе десяти километров. Из вредности, сто процентов... То на Флатбуш в супермаркет зашлет, где я, как пугало, торчу. Народ на меня косится, а если я вижу, что кто-то чего тащит, то попробуй его останови, – суд Линча устроят. То засылает меня в Бронкс, туда, где вообще нога белого человека не ступала... Менеджер в офис звонит, ругается: «Вы кого нам прислали? Он же по-английски «ни бельмеса», не понимает ничего...» А той хоть бы что! Но, надо сказать, что мне всегда везло на напарников и напарниц, – все, как на подбор, хорошие люди попадались, помогали, чем могли. Понимали, каково в моей шкуре оказаться...
И в этот раз мне позвонили, я приехал в офис, меня сажают в машину и везут вообще к черту на кулички – в Лонг Айленд, сейчас я тебе на карте покажу, где это... Короче, едем мы туда два с половиной часа с трафиком, представляешь? А, надо заметить, что в кармане у меня с собой только пятерка, – это важная деталь, сто процентов. Просто не было у меня тогда денег вообще, едва на рент наскребал... А так - хоть на метро да водички попить...
И привезли меня в огромный «мол» – ну, ты знаешь, куча больших магазинов в одном здании. Стоит эта громадина на отшибе, окруженная морем припаркованных машин, а сбоку - автобусные остановки, маршрутов десять, все в разные стороны. Я даже посмотреть не успел, идет какой-нибудь в Бруклин или нет. Сказали мне, что мой рабочий день заканчивается в десять вечера, переоделся я в форму и стал у дверей... Это отдельный разговор про то, как изощренно народ умеет воровать «сникерсы» и рубашки, к примеру. Ты просто не поверишь, сколько я за свои дежурства насмотрелся...
Короче, кое-как отстоял я свою смену, а поскольку не знал, как далеко мне ехать и сколько это будет стоить, то пятерочку свою не разменивал. Так, бегал иногда водички из-под крана попить. Но в половине десятого меня как будто стукнуло – пошел я к менеджеру и спросил, во сколько последний автобус отправляется. Он мне говорит: «А тебе куда ехать?» Я говорю: «В Бруклин». Он: «Переодевайся и срочно вали на остановку»... Я переоделся и – туда. Времени – без десяти десять. Стоит одинокий автобус, битком набитый людьми. Я забираюсь в переднюю дверь и спрашиваю у водителя, тоже, кстати, черненького, на своем корявом английском, куда, мол, везешь людей... Он чего-то мне объясняет, но я понимаю только, что до конечной остановки автобус идет полтора часа. В ответ он меня спрашивает о том, куда я стопы, так сказать, направляю. Я говорю: «В Бруклин!» Он говорит: «Твой автобус ушел полчаса назад, а этот идет в другую сторону... И вообще он последний».
Тут я пугаюсь, потому что ночевать мне явно негде, сто процентов, – кругом одни хайвэи. А мобильника тогда у меня не было – не заработал на него еще... Так бы, может, друзьям позвонил... Хотя, каким друзьям? У них тогда тоже машин не было... Думаю, будь что будет, поеду на этом автобусе до конечной, а там, может, метро где-нибудь поблизости окажется. Достаю свою пятерку и - к водиле: «Можешь мне ее разменять, я тогда за билет смогу заплатить?» Потому что нет у меня «метро-карты», одна эта пятерка, и все. Он мотает головой – не могу, мол. Я поворачиваюсь лицом к пассажирам, чтобы попросить у кого-нибудь свое крупное состояние разменять, и при тусклом свете автобусного салона замечаю, что в автобусе нет ни одного белого. Ни одного! Кроме меня, естественно. И тогда, еще больше побелев, я обращаюсь ко всем этим представителям черной расы, с трудом собрав в кучку английские слова: «Анибади, плиз... Куд ю ченч ми файв долларс?» В ответ - молчание. Большинство на меня старается не смотреть, а те, кто смотрят, дружелюбия явно не выражают. Ну, думаю, попал... Сто процентов, попал! И вдруг какой-то молодой парнишка, не забудь его, Господь, протягивает мне «метро-карту». Я, конечно, сую ему взамен пятерку, от которой он отмахивается, – дарю, мол. Я говорю «сеньк ю», пробиваю у водилы карту и тащусь в конец автобуса, где каким-то чудом оказывается свободное место. Дальше я пытаюсь выяснить у соседей, куда же мы все-таки едем и есть ли там метро... Они мне довольно неохотно что-то вкручивают, но из всего этого непонятного для меня набора звуков я понимаю только одно – метро там нет! Опять попал – сто процентов!
Но делать нечего, вылезаю со всеми вместе... Все расходятся, а я соображаю, что ничего не вижу вокруг. Сплошная темнота. Только где-то далеко какой-то неясный свет пробивается. Вглядываюсь и замечаю какие-то костры, вокруг которых какие-то тени двигаются, силуэты каких-то развалин на фоне неба. Вглядываюсь еще внимательнее и понимаю, что люди-то присутствуют, но все они черные, только белки глаз да зубы в темноте посверкивают. Тогда я подхожу к какому-то «кадру», который курит сигарету, и спрашиваю его, как мне попасть в Бруклин. Он сильно удивляется, а потом говорит: «Иди прямо и упрешься в конечную остановку Лонг-Айлендской железной дороги. Поезд идет на Флатбуш, в Бруклин. До станции минут пятнадцать, если идти прямо посреди дороги и не глядеть по сторонам, – тогда с тобой ничего не случится. Гуд лак тебе».
Я делаю все, как этот человек, лица которого я так и не увидел, велел, и прихожу на станцию, где сажусь в поезд. И с ужасом понимаю, что денег до Флатбуша у меня не хватит – билет туда стоил тогда двенадцать долларов. Тут по поезду проходит проводник, опять же черного происхождения, и я ему пытаюсь растолковать ситуацию. Он, задумавшись, чешет затылок, а потом с облегчением улыбается: «За три пятьдесят ты доедешь до станции, где поблизости конечная остановка метро, которая называется «Джамайка», там за полтора доллара купишь «метро-карту» (тогда билет полтора доллара стоил), пересядешь в метро, а там уже часа два – и ты дома... Короче, к четырем утра я добрался домой...
Так вот, для чего я тебе эту простую байку рассказал, Леня? К тому, друг ты мой любезный, что люди – они и в Африке люди. Вне зависимости от цвета кожи, сто процентов... Одного только я не догоняю – почему мир так странно устроен? Вот мы с Ричкой друганы, знаем уже друг о друге все, нам вместе интересно, а ни он меня, ни я его к себе домой пригласить не можем. Иногда только заскочим после работы в паб, пивком побаловаться... Странно этот мир устроен, Леня, странно. Сто процентов...