РОЖДЕННАЯ, ЧТОБЫ ПЕТЬ

В детстве ей повезло так, как бывает только в сказках. В 16 лет девочку из Марьиной рощи заметил Эдди Рознер и пригласил петь в свой оркестр. Первой песней, которой она покорила сердце одного из самых знаменитых джазовых музыкантов Советского Союза 50-60-х, стала «Тум-балалайка». Чуть погодя она завоевала сердца и всего остального населения Советского Союза - двумя песнями Яна Френкеля «Любовь-кольцо» и «Август». Девочкой попав в окружение суперзвезд, таких, как Марк Бернес, Майя Кристалинская, Гелена Великанова, Людмила Гурченко, Миронова и Менакер, она не упивалась славой, а просто продолжала петь - как птица, выпущенная из клетки на свободу. Ее свободой была сцена, студия звукозаписи, ноты, микрофон... Чуть ли не каждая ее песня становилась шлягером, а она все продолжала экспериментировать со своим голосом, манерой исполнения... «Кто тебе сказал» - вместе с ВИА «Веселые ребята», «Одна снежинка еще не снег...», «С любовью встретиться – проблема трудная» из к/ф «Иван Васильевич меняет профессию», три песни из диска Давида Тухманова «Как прекрасен этот мир», песня из к/ф «Буратино» - хиты всесоюзного значения, уж не говоря о песенке «Выходной», каждое воскресенье крутившейся в программе «Доброе утро».
Ей снова повезло - она вышла замуж по любви за коллегу, великолепного трамбониста, с которым не разлучается и по сей день. Уже будучи «суперстар» в СССР, она, внезапно для всех ее многочисленных поклонников, эмигрировала в США... И здесь хлебнула жизни, что называется, «на полную катушку» - всего того, чего недобрала в юности, когда-то сразу попав на сцену... Но не сдалась, не сломалась, а продолжала петь, пусть уже для более узкой аудитории... И начала писать свои песни – на русском и английском, научившись делать аранжировки на компьютере... Ее ровесники и коллеги, оставшиеся в России, зарабатывали себе состояния, удовлетворяли свои амбиции, создавали шоу-империи или спивались, умирали, теряли голос, исчезали в неизвестности, а она просто жила, просто пела. Когда не было возможности петь для других, она пела для мужа, для сына, для себя, для друзей. И в отличие от всех остальных, вышедших в тираж или еще притворяющихся, что они живы, эта женщина сохранила себя, свой чистый голос, свою птичью певчую душу...
Время всегда расставляет точки над «i», выявляя истинную сущность явлений. Прошло 25 лет с тех пор, как певица Нина Бродская покинула СССР и переехала жить в Нью-Йорк, а песни, которые она пела тогда, продолжают жить сегодня. Песни же, которые Нина сочиняет и записывает сегодня, судя по всему, будут слушать и завтра... Этому есть одно простое объяснение – она поет не потому, что ей это нравится, и не потому, что другим нравится, как она поет... Она просто не может не петь – это ее планида, крест, наказание и счастье.

Бросить все
-Нина, к 80-му году вы были на пике славы – ваше имя знала вся страна. Мое поколение, например, вообще выросло на ваших песнях. И вот вы взяли, все бросили и уехали... Почему?
-Дело в том, что где-то в году 70-м появился у нас в радиокомитете его председатель Лапин. И он просто сказал: «Всех «черненьких» убрать!»
-В смысле – евреев?
- Конечно. А еще армян, азербайджанцев, кого хотите... И полетело огромное количество евреев с радио и телевидения. В основном, с радиокомитета на Пятницкой.
-Но Вы же все равно по большей части на эстраде тогда выступали?
-Да. Но я пела на телевидении, и мой голос все время звучал на радио. А он сказал: «Убрать все!» И я фактически не звучала и не выходила на телевидение до 79 года, до самого моего отъезда. Десять лет. Единственным местом, где меня еще принимали, была фирма «Мелодия». И вот поэтому я уехала... Хотя все время переживала и долго собиралась в путь, и вроде хотела ехать, и боялась, и жалко было...
- Бросить все?
- Я вспоминаю, знаете, интересный момент. И хоть я, действительно, не звучала часто, но все-таки меня очень любили – я не хвастаюсь, но совершенно искренне это могу сказать. Был праздник такой - День милиции, и в Москве каждый год проходил концерт... За мной приезжала машина, с сиреной, и когда бы я только туда ни приехала, меня всегда там принимали на «ура».
Через много лет что-то мы разговорились с мужем, и я говорю: «Слушай, а ведь такая-то не пришла на проводы мои...» Он говорит: «Да ты что, Нина, она была...» Я не могла вспомнить, кто там был, за редким исключением нескольких человек. А было много народу... Вот в таком состоянии я была. Страшном. Я уехала из Москвы в ноябре 79-го года и сюда приехала уже в 80-м. Знала, что еду в Америку. Это я для себя решила четко.
-Представляли, чем заниматься будете?
-Ну, чем я могу заниматься, кроме своей профессии? Петь.
-Вы, действительно, этим здесь занялись? Я думаю, что это непросто было, особенно тогда, сразу...
-В принципе, я не изменила своей профессии. Были трудные моменты. Я даже училась. Помню, на какие-то курсы ходила парикмахерские... Простояла там несколько месяцев и все время ловила себя на том, что мне хотелось петь. А когда надо было причесывать человека, мне вместо этого хотелось плакать! В итоге я ушла оттуда, перестала этим заниматься.
-А в рестораны петь вы не ходили?
- После огромных аудиторий – стадионов, Дворцов спорта, Колонного зала, кремлевских концертов, Дворца съездов и прочая – было очень тяжело пойти петь в кабак. Был у меня такой момент, когда меня пригласили работать на шоу – тогда открылся ресторан «Одесса», и я вспоминаю это, честно говоря, с ужасом. Я там выступала, потому что у меня было просто безвыходное положение. Мой муж был еще не устроен и мы не знали, чем заняться, с нами был ребенок, надо было отдавать деньги за рент... Но хозяин ресторана платил очень здорово... и поэтому мы согласились и проработали там месяца три с мужем. Это были не танцы, а шоу. То есть я пела песен пять-шесть перед танцевальной программой – по пятницам, субботам и воскресеньям.
- Потом устали?
- Нет. 25 лет назад народу русско-еврейского еще не так много здесь было. И когда после моих шоу в газетах написали, что я пою в ресторане, народ туда ринулся. Люди ходили где-то месяца два с половиной плотными рядами, по нескольку раз, а потом Алик, хозяин ресторана, почувствовал, что начался спад. Это вполне естественно – «одни и те же на манеже...» И владелец мне сказал, что «так и так...» Мы сказали, что понимаем, и ушли... У нас не было никаких обязательств друг перед другом – я не шла туда навечно.
-Больше ни в каких ресторанах вы не выступали?
-Нет. Где-то я иногда показывалась в шоу. Но не в танцевальных программах, не всю ночь. Я и физически бы не выдержала. Вы знаете, это вообще каторжная работа.
-А чем вы, извините, на жизнь себе зарабатывали, Нина?
- Ничем. В основном Володя зарабатывал. Он сел в такси, тяжело вкалывал, потом через годы какие-то сел в лимузин.
- Вы даже не пытались больше устроиться в какую-нибудь парикмахерскую?
- Нет. Был еще один у меня в жизни момент – сейчас я уже могу сказать об этом – когда мне стало очень вдруг тяжело после одного из концертов, в который вложила всю свою душу и силы и увидела, что зал был не полный... Это было много лет назад, думаю, это был год 90-й. Я открыла воскресный номер New York Times, начала смотреть, где требуются работники, и нашла, что в один офис требуется дентал-ассистент. И, вы знаете, этот врач сразу взял меня – без всяких навыков, без всего. И, как это ни смешно, я была потрясающий дентал-ассистент. Он делал операцию, и я тут же начала ему ассистировать. Там я проработала где-то около года, а потом ушла. Это тоже не мое.
- К этому времени вам стало полегче финансово?
- Мне никогда не было легко финансово.
- А в России у вас тоже с деньгами были проблемы?
- Нет. Там мы зарабатывали очень хорошие деньги. Другое дело, что мы сами по себе с мужем транжиры. Я не умею держать на черный день, на завтра. Я должна жить сегодня. Я понимаю в голове, что это необходимо, потому что очень часто так бывает – бац, и нет ничего!
Потом я начала песни писать свои... У меня вышел диск в американской компании под названием - Crazy Love...
- На английском языке?
- На английском.
- А как они на вас вышли, американцы?
- Да случайно так... Вообще у меня были контракты с американскими компаниями. А та пластинка отмечалась в «Билборде» в 87 году несколько раз... У меня еще один контракт с Сolumbia должен был быть пятилетний. Его мне предложили сразу, как я приехала.
- И чем он закончился?
- Ничем. Они не нашли инвесторов...У меня должно было быть шоу под названием Hello, America! Там должно было быть восемь мальчиков поющих, мамзель какие-то - dancers, оркестр, comedian, и я, как “стар”... И все это у меня полетело, знаете когда?
- Когда?
- Помните 1984 год, когда корейский самолет сбили...
- Только потому, что вы из России?
-Так тут начали русскую водку Smirnoff разбивать ящиками! Это ж маразм был полный!..
Я работала с одним продюсером. Он русского происхождения человек. Мы с ним давно разошлись. Ведь именно после Crazy Love у меня все могло бы пойти по-другому. Но он неправильно повел дела наши. Хватался за все. И еще была такая штука. Я выступала в дискотеке Four D в шоу...
- Это американская дискотека?
- Да. Многотысячная. В это время моя песня, Crazy Love, часто звучала на радио Hot 97 – станция ее взяла, она им очень понравилась. И однажды к моему продюсеру подошел продюсер этой радиостанции и говорит: «Ed, I love your song Crazy Love – Nina. Слушай, пойдем я тебя угощу шампанским». И Эдик сказал: «Пойдем». Я говорю: «Эдик, как ты мог? Он угощает тебя шампанским за то, что ему понравилась твоя песня?! Уже за то, что он взял ее на радио, надо спасибо сказать – ведь за это платят деньги...Ты не представляешь, какую ошибку ты совершил. Тебе надо было тут же купить две бутылки шампанского в ответ. Но еще есть шанс исправить ошибку...» «Что значит – исправить?» Я говорю: «Элементарно. Ему надо дать тысчонку хотя бы, в карман положить, и подарки какие-нибудь»...
- Нина, это, по-моему, как раз советский подход... Вы думаете, здесь это тоже работает?
- Конечно. Он Эдика потому и пригласил на шампанское. Это называется – “проверка на вшивость”. И Эдик мне отвечает: «Это у вас там в Советском Союзе все так было...» Он прожил в Америке дольше меня, у него жена была американка, и поэтому он такой весь крутой был. Я говорю: «Эдик, поверь мне, я права. Давай сбросимся, но мы с тобой должны это сделать». «Я не собираюсь этого делать. Это Америка. Если ты талантлив, ты пробьешься». И мы с ним закончили разговор. Прошла неделя, и нашу песню сняли с эфира...
-Когда вы приехали, вы больше общались с русскими или с американцами?
-Конечно, больше с русскими. Друзья мои вместе с нами в одном доме жили – Эмиль Горовец, Маргарита Полонская, жена его, Боря Сичкин... а потом сколько приезжало из Москвы актеров. Приезжал и Женя Мартынов, и Лариса Долина, и Ширвиндт, и Державин, и Гафт...
-Но это уже в 90-е, наверно...
-Да. Вы знаете, своим общением они помогли нам выжить. И в основном я благодарна Боре Сичкину, его смеху жизнерадостному. Мы собирались у моей подруги Лены в Сигейте, веселились, анекдоты рассказывали, водку пили... Все самое свежее из России уже было у нас. Это помогло всем нам выжить морально в эти невероятно трудные годы. Ведь мы уезжали, как слепые котята – в никуда, насовсем. Прощаясь навсегда. И когда через два года приехал Йося Кобзон и мы с ним встретились, вы не представляете, какая была радость. Приехал вместе с ним Андрюша Миронов, Голубкина, Нани Брегвадзе. И мы встретились у наших друзей, у композитора Бори Шапиро. Столько было радости и столько было слез!

Счастливый Человек
-У вас есть какой-то определенный круг друзей, который не изменился с той поры?
-У меня есть здесь друзья... Не могу сказать, что много их. Основные мои подруги и друзья остались там. И уже многих нет в живых... Например, Таня Гудкова, редактор Литературно-драматической редакции. В ту пору, когда меня не пускали на радио и телевидение, она меня встречает на улице: «Я делаю передачи в Останкино, «Театральные встречи», Лановой ведет. Будешь участвовать?» Я говорю: «Конечно. Только, Тань, я не знаю, пустят ли меня». - «А что такое?» - «Ну, Лапин же... Слышала, наверно?» Она говорит: «Ну, попробуем, я все пробью». Отсняли и... конечно, меня вырезали. И Таня тогда мне сказала – она потрясающий человек, это истинный дружочек был: «Нинулька, если эти сволочи мне скажут, что мне надо завтра уйти с этой работы, я уйду, но тебя все равно пробью. Они даже не знают, что у меня мама еврейка, а папа русский – Гудков. Они б меня тоже давно отсюда убрали бы...» Она такая белобрысенькая была. И вот она мне говорит: «Попробуй-ка ты выкраситься в блондиночку». А я как раз уезжала в Болгарию от Госконцерта – тогда они еще меня пускали, потому что я представляла какой-то интерес, и в Болгарии меня знали по пластинкам, по песне «Кто тебе сказал», которая там стала хитом номер один. Одна болгарская певица, чудная моя подружка Маргарита, меня и покрасила. Я приезжаю в Москву, мужик мой меня встречает и не может понять, где я. Провожал брюнетку, прилетела блондинка... Так вот, Танюша меня «пробивала» несколько лет и наконец «пробила», клянусь вам. После чего мы пошли это событие отмечать в ресторан «Арагви». И вот когда я шла по улице Горького, люди оборачивались и меня узнавали. Это было для меня невероятным счастьем. За столько лет вдруг снова появиться на экранах... Это был, наверно, год 76-й. Мы с Таней дружили долгое время, а потом я уехала. Приехала в Москву уже в 94 году, пела «Нью-Йорк, Нью-Йорк»... Таня пришла на концерт со своей дочечкой и была в восторге. И вот где-то в 2000 году раздается в Нью-Йорке у меня звонок. Звонит Танечка Гудкова. Я говорю: «Танюшечка, привет. Я тебе сейчас перезвоню!» Я же знаю, что дорого очень. «Да нет, что ты, да перестань...» Я повесила трубку и перезвонила. А она говорит: «Нинуль, я звонила попрощаться. Я скоро умру, у меня рак». Это было просто ужасное, ужасное для меня сообщение. И через какое-то время ее действительно не стало... Есть у меня еще одна подружка в Москве, к которой я всегда приезжаю, – Лида, смешная, неугомонная, которая бегает со мной по всем интервью, всем радиостанциям, хоть и тяжело ей. Для меня это поддержка, потому что иногда нужно о себе что-то сказать, а я не могу. Я забываю что-то, у меня вместо этого в голове какая-то музыка, мелодия...
- Нина, а когда вы начали снова ездить в Россию?
- После 14-летнего перерыва я приехала зимой 94-го впервые...
- Сейчас там что-то изменилось в лучшую сторону?
- Не пойму. Мне кажется - в худшую сторону, что касается шоу-бизнеса. Я не могу сказать, что там появилось качество... Такое ощущение, что все доказывают друг другу: «Я лучший!» Не стало искусства, нету творческого подхода.
- А здесь не так?
- Вы имеете в виду американцев? Нет, ну здесь люди работают, здесь люди пишут... Здесь, в Америке, в шоу-бизнес попасть невероятно сложно. Сидят волкодавы, которые чужих, со стороны не принимают. Так же, впрочем, как и в России, где вообще какая-то сейчас деградация...
- Ну, это понятно. Все побежали за деньгами, причем давно, и все бегут и бегут...
- Понимаете, какая вещь? Никто от денег не отказывается. Я их тоже хочу подержать немножко в руках, чтобы потратить на что-то, это понятно... Но, понимаете, нельзя святое менять на деньги! Ну, не знаю, может, я одна такая дура...
- Что вы имеете в виду, говоря – святое?
- Музыку, искусство! Его нельзя за хлеб продавать, нельзя им торговать. Потому что, я считаю, настоящий дар дает Господь Бог, и обменивать его на что-то – упаси Господь...
- Нина, вы счастливый человек?
- Считаю, что да. Потому что Господь Бог наградил меня самым высшим – теми способностями, что я имею.
- Вы всегда были такой известной женщиной, а муж в тени находился. Не было у вас трений в семье?
- Ревности?
- Творческой ревности, скажем. Ведь мужчина – глава семьи...
- Мне трудно сказать. Одно только могу сказать – Володя глубоко порядочный человек, и я знаю абсолютно точно, что он невероятно любит меня. И вот это, возможно, столько лет нас вместе держит – уже 30 с лишним... Всегда, когда я выходила на сцену, даже в «Веселых ребятах», он рядом стоял, нервничал... Он всегда был мой трепетный такой, откровенный судья. Он мне подсказывал: «Платье тебе такое нельзя, голосом вот так не делай»... Не всегда я его слушала. Но через какой-то промежуток времени я понимала, что он оказывался прав. Он истинный мой дружочек, мой ангел-хранитель. На протяжении стольких лет у меня были всякие и настроения и падения в духовном смысле, когда я понимала, что никому не нужна, не востребована... Но он всегда меня поддерживал, всегда говорил: «Ты должна. Это нужно...» И я ему безумно за это благодарна. Такое бывает очень редко. Как же я могу говорить, что я несчастливый человек?

Жизненный нектар
- Нина, я понимаю, как вы строите ваши отношения с русской комьюнити. В силу того, что вы творческий человек, вы держитесь несколько обособленно. А вот с американцами как? Легче с ними?
- Я думаю, да. Потому что они не лезут в душу. И мне нравится эта форма общения. Даже идешь по улице – вот маленький такой нюанс – у тебя непонятно какое настроение, и вдруг проходит незнакомый человек, американец, и говорит: How are you doing? How are you? И улыбается тебе. Ты тоже улыбаешься и отвечаешь. И после этого ты идешь и ощущаешь, что как будто какие-то заряды прошли через тебя, заряды хорошего настроения и подъема духа... И это – на целый день. Я как-то об этом сказала – меня на смех подняли. А я говорю, что после того, как я взяла от этого человека хорошую энергию, вот эту ауру, я передаю ее по цепочке, встречая следующего человека и также улыбаясь ему. И у него тоже хорошее настроение... Какие же они, оказывается, умные люди! А наши, русские, говорят: «Да что вы? Американцы же полные идиоты!» Так кто из нас идиоты – мы или они? Парадокс... Они к вам не лезут в душу, ни о чем не расспрашивают, у них все время улыбка на лице... Вот я прихожу куда-то, хорошо одета... И редко когда слышу: «Слушай, как ты здорово сегодня выглядишь...» А я, как дура, всегда делаю всем комплименты. Мне же очень редко отпускают комплименты. И ты начинаешь в себе сомневаться: «А хороша ли ты, а правильно ли ты одета, а хорошо ли выглядишь? Может, что-то не то?» Это ужасно! А американцы (может, даже иногда они и лгут) задают тебе какой-то правильный тон жизни, и это так необходимо, так важно... Это как жизненный какой-то, необходимый нектар – сказать друг другу добрые слова...