Жертвы бесамГлава 8: Георгий: прогноз «вулканолога»

Начало см. “РБ” №22-28 (475-481)

«Его офис - в том же доме и в том же подъезде, где живет наша Мэри Эшвилл. Вернее, один из его офисов. Второй – в Манхэттене. Зовут его Марк Брод, он приличный психиатр, богатый человек и красивый мужчина. Коллекционирует картины и, попутно, баб. Скорее всего, у Элины были и другие любовники (поговаривают, например, о Нодаре Джозефе), но с Бродом она определенно крутила роман и довольно долго...».
Таковы были «пикантные новости», которые Анна не успела передать мне во время гала-обеда RAMA, а сообщила позже, в пятницу вечером, 15 мая, когда мы лежали на диване в моей более чем скромно обставленной студии (белевшее в полумраке обнаженное тело Анны было, пожалуй, ее единственным украшением).
«О мертвых или ничего, или плохо, - усмехнулся я, легонько поглаживая пальцами Анину пышную грудь. – Бедняжку Элину при жизни считали надменной недотрогой, а сейчас вдруг стали превращать в Мессалину, приписывая ей связи со всеми известными мужчинами в нашей общине...»
«В тихом болоте черти водятся», - проворчала Анна, которая недолюбливала дам из нашего «высшего общества», упорно закрывавшего перед ней свои двери. Подобно моей бывшей жене Бэлле, она принадлежала к людям, умудряющимся даже в такой необъятной стране, как Америка, искать и находить маленькие пруды, где они могли чувствовать себя большими рыбами. Меня же на первых порах после приезда в США вполне устраивала роль маленькой рыбы в безбрежном океане. Впоследствии, конечно, я собирался этот океан завоевать...
«Ну, теперь твоя очередь, - сказала Анна, приподнимаясь на локте и то ли вызывающе, то ли просяще глядя мне в глаза. – Я рассказала тебе все, что узнала в эти дни, и, в придачу, убрала твою квартиру. А вот ты так и не объяснил мне, почему считаешь, что Элина стала жертвой какого-то заговора, а не была убита по заказу мужа или любовника. Учти, мне скоро надо идти домой, так что не виляй, а выкладывай...»
«Давай выпьем по чашке кофе, - предложил я. - А потом я тебе все «выложу». И, кстати, не спеши – я отвезу тебя на машине...»
Мы с Анной обычно встречаемся у нее дома - в выходные, когда ее дочь Вита гостит у отца (хотя нередко, в будние дни, забегаем ко мне для того, что американцы называют quicky). Но на сей раз нам пришлось поменять место, время и длительность нашего уик-эндовского свидания, ибо к Анне приехали на недельку родственники из Калифорнии. Впрочем, она воспользовалась этим обстоятельством в своих целях - рано отпросилась с работы и, осуществив давнишнюю угрозу, навела порядок в моей запущенной «берлоге».
«Ты уверяешь меня, что пыль и грязь не тебя не действуют, но сейчас, когда стало чисто и уютно, ты поймешь, что они очень даже действуют, - торжественно объявила она, когда я вернулся домой. - И настроение поднимется, и голова будет работать лучше, и даже расследование будет продвигаться быстрее...»
На самом деле беспорядок угнетал меня гораздо больше, чем подозревала Анна, – он усугублял чувство потери контроля над всеми сторонами моей жизни – семьей, работой, даже этой несчастной студией, в которую я переселился после развода с Бэллой. Американская мечта каждого иммигранта включает что-то большое (свободу, богатство, счастливое будущее детей) и что-то маленькое, порой даже смешное (костюм от «Версачи», «Феррари», поездку в казино). И если творческие успехи и семейное согласие составляли «большую» часть моей мечты, то чистота и уют были, пожалуй, главными из ее «маленьких» составляющих.
В последние дни, однако, меня удручал не столько хаос в моей студии, сколько медленный темп моего расследования. Когда Татьяна Иоффе «позволила, но не поручила» мне его начать, я чувствовал себя окрыленным, помолодевшим, ожившим. Будто чья-то мощная рука зачеркнула десять лет суеты, ошибок и грехов, сняла с моей души толстый слой «замелевших» горестей и разочарований. Будто я только что приехал в Америку, и все могло начаться заново, сбыться, я мог вернуться на путь истины... Но, видимо, привыкнуть к удаче после долгого периода неудач достаточно трудно, и малейшие помехи на этом «истинном» пути толкали меня обратно - к трясине подавленности, опустошенности и страха.
Помех было много – отсутствие времени, отсутствие опыта, отсутствие прямого доступа к органам правопорядка. А еще – отсутствие сил, когда по вечерам я возвращался домой и, приняв душ, садился за компьютерный стол, чтобы проанализировать добытую за день информацию.
В ту пятницу – вторую после гибели Элины Шехтер - я снова немного ожил, и мой мозг снова заработал. Сравнительно короткий рабочий день, нежные ласки Анны, приятный полумрак в прибранной комнате, сознание того, что в этот уик-энд у меня нет заданий. «Прожиточный минимум» положительных эмоций, необходимый для нормальной работы... Поэтому я охотно откликнулся на Анину просьбу и, когда мы, уже одетые, сидели за моим кухонно-обеденным столом, стал размышлять вслух, как бы шлифуя мысли, которые собирался впоследствии ввести в компьютер.
«Когда убили Джона Кеннеди, кто-то произнес фразу, ставшую крылатой, - начал я, отпивая кофе. - Звучала она примерно так: «Важно понять не кто убил, а что убило президента». Так вот, мне тоже важно понять, не кто убил, а что убило Элину. Впрочем, я знаю, что ее убило, а понять хочу почему..»
«И что же ее убило?» - тихо, почти шепотом спросила Анна, которую такое введение, видимо, немного испугало.
Этот вопрос снова вызвал в моей памяти картины, которые я уже несколько дней мысленно «прокручивал», как бы иллюстрируя ими свои идеи. «Картинки с выставки». Вернее, с похорон Элины Шехтер, где была «выставлена» вся наша элита... Окаменевшее лицо Юджина Шехтера. Лицо доктора Нодара Джозефа, готового, казалось, лопнуть от гнева. Лицо Милы Хазиной, как всегда, непроницаемое и загадочное. Глаза молодого Алекса Шехтера, полные скорее ненависти, чем боли. Покрасневшие веки Анастасии Смирновой, чьи слезы казались водой, смешанной с дорогими духами. Наконец, - тонкое, надменное лицо моей бывшей жены, выражавшее брезгливость и возмущение.
Вид Бэллы меня сначала позабавил: она как бы воплощала само «высшее общество», оскорбленное наглыми, жадными до зрелищ плебеями, осмелившимся вторгнуться в его храм в разгар священного ритуала. «Ну что ж, дорогая моя, ты завоевала право так глядеть на простых смертных, пришедших попрощаться с Элиной», - подумал я. Но потом вдруг с необычайной ясностью (будто у меня только что открылись глаза) осознал, что ритуал этот, - не прощание, а скорее жертвоприношение Элины: люди, приближенные к ней, совершили его в своих тайных и неправедных целях и именно это они хотят скрыть от наглого и пронырливого «плебса»...
«Ее убила элита нашей общины, - сказал я Анне, выплывая из воспоминаний. – Или, может быть, вся наша община. Ее убили наши амбиции, наши представления об Америке и о нас самих, наши мифы и предрассудки, наши устремления и страсти...»
«Не совсем понимаю», - прошептала Анна, которая смотрела на меня, как завороженная.
«Попытаюсь объяснить, - сказал я. – Элина принадлежала к «цвету» нашей иммиграции. Для таких людей, как она и ее муж, как Нодар Джозеф или Анастасия Смирнова, деньги, власть и репутация семьи постепенно становятся более важными, чем любовь, ревность, жалость или другие человеческие чувства. Такие люди как бы теряют человеческий облик и из независимых личностей превращаются в рабов неких абстракций, в служителей культа. Атмосфера, которая царит сейчас в нашей общине, способствует размножению подобных «служителей». А они не убивают – они приносят жертвы своим идолам».
«Переведи все это на человеческий язык», - уже громко заявила Анна. За ее шутливым тоном по-прежнему ощущался страх.
«Юджин мог убить жену, но не из-за ревности или жажды мести, а потому, что скандал, связанный с разводом, мог помешать его карьере или отразиться на репутации семьи. Элину мог убить и любовник, будь то Марк Брод или Нодар Джозеф, если она требовала, чтобы он порвал с семьей Но эти версии – самые «человечные», хоть как-то связанные с обычными чувствами. Ведь причины убийства могли быть и вовсе бесчеловечными. Между Элиной и Анастасией Смирновой давно наблюдались разногласия. В RAMA намечался раскол, связанный с властью и деньгами. Трения были и в других организациях, где состояла Элина. Наконец, трения были и в National Russian pro-Israel Committee в который входили и Юджин, и Элина...»
«И ты хочешь бросить вызов этим людям?», - спросила Анна печальным и каким-то смиренным тоном, глядя в чашку с недопитым кофе.
«Пока что у меня более прозаические задачи, - ответил я. – Например, я должен записаться на прием к Марку Броду. И поговорить с нашей Мэри Эвшилл. У нее слишком подозрительные соседи и родственники...»
«Еще один вопрос, - сказала Анна. - Почему ты вообще с самого начала поверил, что Элину убили? Почему не допускал, что это могла быть автокатастрофа? »
«Потому что давно ожидал, что такое может произойти в нашей иммиграции. Меня это убийство не удивило, как не удивляет вулканолога извержение, которое он давно прогнозировал. И, кстати, как «вулканолог», я предсказываю, что будут еще убийства. Или попытки убийств. А возможно, они уже были... То, что произошло вчера с этой юной официанткой, кажется мне очень странным...»
Продолжение следует