МИХАИЛ КАЛИНОВСКИЙ:«ДОЛЖНОСТЬ И ТАЛАНТ – ВЕЩИ РАЗНЫЕ»

Каждый раз, познакомившись с какой-то необычной творческой личностью, я удивляюсь тому, как трезво и точно эти люди смотрят на жизнь и оценивают свое место в ней. Бытует мнение, что артисты, художники, музыканты – существа ранимые, тонкие, а значит и слабые. «Художника обидеть может всякий!» Насчет ранимости и тонкости – все правда. Но что касается слабости – с точностью до наоборот. Настоящий талант, данный от Бога, помогает художнику взрастить и укрепить в себе мощный моральный стержень, который просто не позволяет его владельцу гнуться и ломаться в самых нелегких обстоятельствах. Талант – защита его обладателя и его охранная грамота. Это - закономерность, в чем я убедился давно, по журналисткой привычке въедливо влезая в чужие души и судьбы...
Михаил Калиновский в Америке с 1989 года. С 1969 года, после окончания Ленинградской консерватории, он, вплоть до отъезда в Америку, был солистом Малого оперного театра в Ленинграде. Природный бас в нем заметили, как ни странно, в армии, после чего была учеба, а затем и работа...


Без трагедии...
- Миша, после консерватории вы сразу попали в Малый оперный?
- При консерватории была оперная студия. Я был оставлен там солистом и параллельно работал в Малом оперном. Года два, наверно, работал там и там, пока не вошел в весь ведущий басовый репертуар в театре...
- А какие роли вам приходилось там играть?
- Все.
- Но были же какие-то роли, которые вам особенно нравились?
- Базилио в «Севильском цирюльнике», Мельник в «Русалке», Великий инквизитор в «Дон Карлосе»... У нас еще существовал молодежно-творческий клуб в театре, который дирекция очень поддерживала, и мы параллельно ставили свои спектакли. Так были поставлены «Риголетто», «Человек из Ламанчи»...Потом мы создали камерный оперный театр... «Джанни Скикки» Пуччини мы там, например, поставили...
- Вы, в общем, славой не были обижены?
- Да нет, я работал, как все ленинградские актеры.
- А не мог я вас видеть по телевизору в свое время?
- Могли. В оперетте Константина Листова «Конкурс женихов», в «Метели» по Пушкину, где я в одном варианте играл графа Нулина, а во втором - Старого гусара...
- Почему вы уехали?
- Потому же, почему и все. Ну, «Память» появилась, она нас подтолкнула, спасибо ей, к этому отъезду...
- Но ведь, уезжая сюда, вы бросали сложившуюся карьеру...
- Да. Я, в принципе, ставил на этом крест... Может быть, я был не прав. Но мне уже было достаточно лет, чтобы начинать все сначала. Поэтому я очень легко перенес эту смену обстоятельств... И тем не менее так сложилось, что мне уже в Америке сказали: «Давай попробуй здесь что-нибудь...» Ну я и начал пробовать. В NY City Opera, где состоялось прослушивание всяких арий на иностранных языках... Пел на концертах в Trinity Church. Там у меня было два сольных концерта.
- А что это за концерты такие?
- Эти концерты даются для людей, которые вышли во время ланча послушать музыку.
- Вы выступали бесплатно?
- Почему? Там как раз платят. Это у нас, в русской комьюнити поют бесплатно...
- Организатор – сама церковь?
- Да. Она очень богатая. Ей принадлежат почти все земли Нижнего Манхэттена, чтобы вы знали...
- Миш, вы только что сказали, что когда приехали сюда, вам было достаточно лет, чтобы начать все сначала... И напрочь отрезать вот этот кусок жизни?
- Ну да. Я отнесся к вероятности смены профессии довольно спокойно. У меня не было внутренней трагедии. Но когда мне предложили снова попробовать себя в качестве певца, я сказал: «Почему нет?» У меня, кроме всего прочего, было три прослушивания в Метрополитен Опера. Просто я сам не использовал свои шансы. Но они были.
- А почему вы их не использовали?
- Но это, собственно, моя удача или не удача, не знаю... Но я и не страдал по этому поводу...
- Вообще?
- Я переживал, когда выходил на сцену, а когда уходил – уже нет...


Блуждающие звезды
- Вы знаете, я разговаривал с разными людьми творческими, которые были не обижены признанием и призванием в России, а здесь им пришлось начинать с нуля, в другом качестве, и вот что интересно – среди этих людей я не встречал ни одного, который бы сломался... И, напротив, среди тех, кто в России занимал какие-то крупные должности, руководил чем-то, есть довольно приличное количество людей не выдержавших, впавших в депрессию...
- Тут вопрос в чем – занимали ли они эти должности на самом деле? Нет, ну конечно, есть люди, которые работали и серьезно...
- Для них это была трагедия...
- Но, понимаете, должность и талант – вещи разные. Когда-то, когда я только начинал в своей профессии, я понял, что актерство начинается с базарной площади... Выходил человек, расстилал коврик и начинал представлять. Для актера главное – выйти на сцену, иметь возможность играть. Когда актер этого лишен, тогда начинается трагедия... А что значит – ломаться, не ломаться? Ты приехал в чужую страну с чужим я зыком, с чужой культурой...
- Нет, но ведь вы приехали оттуда, где ваша жизнь, в общем-то, сложилась, вы занимались тем, что любите, и вам еще за это платили деньги. А приехав сюда, вы понимаете, что здесь шанс получать деньги за то, что вы любите делать – слишком мал... И жить придется в другом качестве... Это ломает любого человека...
- Ломает. Но мне, честно говоря, везло - с одной стороны, я много прослушивался, с другой – много пел в разных оперных компаниях, несмотря на то, что мне приходилось получать свой постоянный чек в совершенно другой профессии. И потом, здесь был театр «Блуждающие звезды», который, к сожалению, русская комьюнити не поддержала... Но когда мы сыграли первый раз «Молдаванку», нас на улице узнавали...
- На Брайтоне? Естественно...
- Да не только на Брайтоне! Мы играли в Манхэттене, где к нам американцы подходили и говорили, что, к сожалению, у них такой театр потерян. Это был типично брехтовский театр. Он имел колоссальный успех.
- Я знаю, что руководителем этого театра был Журбин. А кто был режиссером?
- Никто. Как Лена Соловей об этом говорила, – актерская самодеятельность... А потом у нас ставил Марк Розовский «Бедную Лизу».
- Марк Розовский приезжал сюда?
- По тем временам, в середине 90-х (к сожалению, Саша Журбин не использовал этот момент), можно было любого режиссера пригласить сюда за небольшие деньги и поставить кучу хороших спектаклей... Еще у нас замечательный режиссер-вахтанговец Гарри Черняховский (вам он должен быть известен по телевизионным «Вечерам смеха», которые он вел с Александром Ивановым) поставил чудный спектакль «Шолом, Америка!»
- Вы как актер или как певец в этом участвовали?
- И как актер и как певец. Это же были мюзиклы. Саша Журбин написал чудную музыку.
- Сколько лет этот театр просуществовал?
- Пять лет. С 93-го по 98-й.


Певец,
водитель, педагог
- Миша, я бы хотел вернуться немного назад. Вот вы приехали сюда. Вы понимали, что попеть, может быть, и придется, но зарабатывать на жизнь нужно будет чем-то другим. Вы выбирали себе свою новую профессию сами?
- Да нет, так получилось, что сначала мой сын был водителем траков, а я у него помощником - я тогда еще не умел машину водить. Потом, когда он ушел учиться в колледж, я сел за баранку сам. Ничего страшного. Просто у меня был ненормированный рабочий день, и я мог совмещать две работы. Мне, честно говоря, шли навстречу: если я заключал договор с какой-то оперной компанией и уезжал на месяц на гастроли, то брал отпуск. А уезжал я в Вермонт, там есть такая North Opera, играл в «Риголетто» Монтеро... Летал с другой оперной компанией на Тайвань, туда мы возили «Риголетто» и «Богему».
- А сейчас у вас есть желание только оперным пением заниматься?
- Желание, может быть, есть. Возможностей нет. Когда я только приехал в Нью-Йорк, мне устроили прослушивание у замечательного пианиста Черкасова, человека, который еще с «белой гвардией» сюда приехал. Я у него прослушался, и он мне сказал: «Если бы ты жил в Европе, то пел бы каждый день, а здесь это сложно. Потому что на всю Америку есть только четыре основных оперных театра – Metropolitan Opera, City Opera, Liric Opera of Chicago и театр в Калифорнии - с нормальным оперным сезоном, который длится 10 месяцев. Все остальное – это оперные компании, где собираются артисты, подписывают контракты, две недели репетируют, выпускают спектакль, пять раз отыграли, получили деньги и разъехались»... Четыре оперных театра на всю страну! А у нас только в одном Ленинграде столько было. Про Европу я вообще не говорю - там в каждом маленьком городе есть свой оперный театр. Оперные компании – работа временная. Если ты попал в обойму, то можешь, конечно, из одной компании переходить в другую. Но все равно это сложно, особенно если надо «поднимать» детей, кормить семью... В Америке нужен постоянный чек. Какой ни есть, но постоянный. Особенно, если он еще со страховкой... Кроме того, я преподавал лет 10 в одном корейском колледже вокал, пока мне это не надоело. В любом таком колледже урок по специальности дается раз в неделю – для того, чтобы студенты потом брали частные уроки у своего педагога...


Элита, коврик,
рыночная площадь...
- Миша, а как вы видите свое будущее? Ну вот есть постоянная работа, страховка...
- Уже даже пенсия есть. Но я все равно работаю...
- Вы так и продолжаете траки водить?
- Нет, я уже менеджер в этой компании.
- Интересно, а какой у вас английский?
- Когда я приехал, совсем никакого не было. По этому поводу я могу вам рассказать старый американский анекдот. Somebody from Alabama came to New York and asked somebody in Manhattan: - How can I reach Carnegie Hall? – How? Practice, practice and practice!
- А на каких-то инструментах музыкальных вы играете?
- Нет. Мой инструмент – голос. А на фортепиано – так, одним пальчиком.
- Странно...
- В консерватории у нас был обязательный курс фортепиано, на который мы старались не ходить, к сожалению. Это пробел, с которым я столкнулся здесь. Пение с листа, которому мы не учились там – этого здесь тоже не хватало. Потому что тогда можно было бы подрабатывать где угодно. В России этому учили, конечно, но не так, как здесь. Когда я в оперных компаниях пел, меня восхищало, с какой подготовкой американские певцы приезжают. Открывают ноты и... шуруют сразу. Вот, например, когда я ездил петь «Риголетто», у нас было всего две недели репетиций. Сразу приехал, сдал партию дирижеру и вечером – уже на сценической репетиции. Через две недели мы выпустили спектакль – без единой ошибки! Я помню, как у нас это делалось. На подготовку к спектаклю давалось два месяца – сначала учились партии, потом они сдавались дирижеру, потом были уроки с дирижером, потом общие спевки, потом сидячие оркестровки, затем ходячие оркестровки... С другой стороны, с тех пор, как открылся «занавес», наши певцы не вылезают из Metropolitan Opera... И это здорово! Голоса у них не хуже, а даже, бывает, и лучше. И школа вокальная не хуже. Но есть вещи... Такие, как техническая оснащенность, например... А какие здесь драматические спектакли – это просто фейерверк! Драматургия, актерская работа, работа сцены техническая – это просто за пределами!
- Тут ведь еще и конкуренция жуткая.
- Конкуренция - именно потому, что нет постоянных трупп. Вот актеров взяли на какой-то спектакль, они отыграли и идут на следующий прослушиваться...
- То есть каждый раз нужно доказывать, что ты лучший?
- Каждый раз. А у нас ты попал в театр и сидишь там. Правда, и у нас ввели систему – через каждые пять лет проходишь конкурс: оставлять тебя на этом месте или понижать. Но ведь, понижая, не выгоняют. Выгоняют только за профнепригодность. А здесь даже на больших мюзиклах, которые длятся 5-6 лет, периодически устраиваются прослушивания, на которых набирают других людей, чтобы обновить состав... Когда я в Metropolitan Opera прослушивался в первый раз, пел на итальянском, то мне передали: «Нам не надо на итальянском. Когда мы будем ставить итальянскую оперу, мы возьмем итальянца. Если нам нужна будет немецкая, мы возьмем немца. А он пускай споет по-русски...» У них нет необходимости держать постоянный состав. Поэтому, конечно, такой жесткий конкурс.
- А возраст здесь какую-то роль играет?
- Я думаю, что нет. Они не спрашивают о нем. Они просто слушают, как ты звучишь или как ты играешь. Они же не берут вас на всю жизнь, как в России...
- В России у вас был какой-то серьезный слушатель постоянный, поклонницы, слава какая-то...
- Вы хотите сказать, как говорил в фильме Джузеппе Верди: «Аплодисменты ласкают слух и наполняют карманы»?
- Совершенно верно. Положа руку на сердце, вы можете сказать, что вам этого здесь не хватает?
- Да нет. Я же выступаю. В русской комьюнити, кстати, тоже. Не отказываюсь играть и в «детских садах»... Пою там за совершенно копеечные деньги. Но пою, потому что там мой слушатель. Выхожу со старинными романсами. И для моих слушателей это отдушина, и для меня. В библиотеках пою. Кстати говоря, за нормальный гонорар. Поставил тут спектакль «Моцарт и Сальери», мы его тоже в библиотеках играли...
- Теперь мой коронный, так сказать, вопрос. Как вы, Миша, с профессионального актерского уровня перейдя на уровень местечковой самодеятельности, себя чувствуете?
- А где вы видите местечковую самодеятельность?
- Нет большого зала, нет постоянного подготовленного слушателя...
- Леня, я должен вам сказать, что в Ленинграде у меня были концерты в Малом зале, в Большом зале, в Капелле, и в то же время были концерты на заводах, по цехам или даже в настоящих детских садах. Деда Мороза я играл под Новый год. Какое это имеет значение? Я актер. Неважно, какой зал. Я «расстелил коврик» посреди базарной площади и представляю... А посмотрите на этих знаменитых джазистов – сегодня они играют в метро, а завтра выходят в Карнеги-Холл... В этом нет снобизма.
- В России певцы и актеры были элитой для всего остального населения.
- Здесь они тоже элита. Потому что люди к ним так относятся. И это, кстати, правильно. Знаете, Райкин как-то сказал: «Если у меня заберут машину и мне придется трамваем ехать в Театр эстрады выступать, то меня будут все видеть. Я потеряю очарование актера». Раньше актеру подражали – тому, как, например, он одевался, когда выходил на улицу. С одной стороны, он - отщепенец общества, потому что почти всегда нищий, если вспомнить пьесы Островского, а с другой стороны – зритель к нему тянется из-за этого его актерского очарования...