РОССИЙСКАЯ САГА ОМАРА ШАРИФА

Если у американцев высшая кинонаграда, как известно, «Оскары», то у французов это «Сезары». Иногда их удостаиваются одни и те же звезды. Так при последней раздаче «Сезаров» в Париже лучшим актером минувшего года признан американец египетского происхождения Омар Шариф. В трогательной ленте французского режиссера Франсуа Дюпейрона «Господин Ибрагим и цветы его Корана» он сыграл роль араба, который дружит с еврейским мальчиком.[!]
Всемирная слава пришла ему после фильма «Доктор Живаго». Образ главного героя обессмертил Омар Шариф с его грустными бархатными глазами и загадочной лучезарной улыбкой: породистый араб создал образ русского интеллигента. Ему было тогда 33 года, и кроме картины «Лоуренс Аравийский» того же Дэвида Лина он в западном кинематографе был личностью неизвестной. На своей родине в Египте Шариф сыграл два десятка ролей, покуда не был затребован Голливудом.
Он был Чингисханом, Марко Поло, русским князем, римским императором, арабским шейхом. Шариф, всегда ироничный, никогда всерьез не относился ни к своим ролям, ни к славе, ни к успеху среди прекрасного пола. Он создал легенду о том, что он любил только одну женщину - свою жену актрису Фатен Хамама, ради которой отказался от своей веры и фамилии Мишель Шальхуб, став Омаром Эль-Шарифом. Да и актером, мол, стал случайно - вопреки воле родителя - богатейшего торговца лесом, выходца из Ливана. В каирском колледже он изучал точные науки, потом работал в отцовской компании, которую бросил, когда ему преложили первую роль.
Вечный кочевник Омар Шариф после долгих странствий нашел пристанище в дорогом парижском отеле «Руайяль монсо» в двух шагах от Триумфальной арки и Елисейских полей. В гостиницу он перебрался после того, как несколько лет назад продал квартиру, чтобы, согласно легенде, расплатиться с карточными долгами. Теперь он обитает один в апартаментах, окруженный роскошью и изысканным сервисом. От одиночества не страдает, развлекает себя съемками в кино, встречами с друзьями, книгами, театром, ресторанами, лошадьми и прочими радостями жизни. Омару Шарифу, сибариту и эстету, аристократу - космополиту, прекрасно образованному и блестящему человеку, 10 апреля исполнится 72 года.
Актеры играют
самих себя
- Порой величайшие актеры всю жизнь играют одну и ту же роль...
- Да, они играют самих себя... Когда я начинал становиться известным, то решил, что в интервью надо непременно давать супероригинальные, не банальные ответы, которые шокировали бы публику. И если меня, скажем, спрашивали о моих вкусах, я вещал: «Мне не нравится свежий воздух, я предпочитаю прокуренные помещения, плохие запахи». Все это я делал, чтобы казаться «интересным». Поэтому я хотел выглядеть немного безумцем и играть роль даже вне съемочной площадки. Ах, как это утомительно! Я знал талантливых актеров, начинавший в 18 - 20 лет сильно пить только для того, чтобы походить на известных звезд, которые славились своими загулами.
- В кино вам приходилось играть людей, которые выступали связующим звеном между Востоком и Западом. В чем их отличие?
- Люди восточные чрезвычайно сентиментальные, их легко вывести из равновесия. К Востоку я отношу и Россию. Русские обожают плакать, любят мелодраму, непомерные страсти и большие страдания. Поэтому и меня, египтянина, так часто приглашали играть русских, ибо в своей душе я больше похож на ваших соотечественников, чем любой другой европеец. Нет ничего более далекого от русского, чем англосаксы. Мы при встрече целуемся, у нас глаза на мокром месте. Но при всем при том в культурном отношении Россия принадлежит к Западу. Вы страна великих писателей, композиторов, артистов, тогда как Восток ими слишком беден. Ислам запрещает изображать человека.
- Ну а как же Древний Египет, который стал колыбелью мировой цивилизации?
- Там жила другая раса, которая исчезла. С эпохи последних Птоломеев страна постоянно находилась под чьим-то господством - греков, римлян, персов, нубийцев, турков - пять веков оккупации Оттоманской империей, потом англичан, французов. В результате все смешалось, и поэтому нельзя считать, что египтяне - это арабская раса, хотя в их жилах есть и арабская кровь.
- У вас самого характер восточный, а человек вы культуры западной...
- Когда я был совсем маленьким, Египет находился под британским протекторатом, школы и колледжи были у нас на манер английских. Поскольку родители мои были людьми богатыми, я ходил в одну из таких школ. Дома в семье мы говорили по-французски, а на арабском я изъяснялся только на улице. Чтобы слушать оперы, я выучил итальянский. Я свободно владею пятью языками, но родного у меня нет. Я думаю на том языке, на котором говорю в течение дня., но на всех, включая арабский, я изъясняюсь с каким-то неопределенным акцентом. В прошлом это создавало мне проблемы с ролями, и мне часто приходилось играть иностранцев.
Поездка в
Переделкино
- Но для россиян ваша эпохальная роль - это все-таки Юрий Живаго. Говорят, что вы ездили в Переделкино, чтобы встретиться с Борисом Пастернаком?
- Я ездил в Переделкино уже после съемок «Доктора Живаго», который получил пять «Оскаров», но, естественно, был запрещен в Советском Союзе. Это было паломничеством по местам Пастернака, который тогда уже умер. Я встречался с Ольгой Ивинской, которая в его романе была прообразом Лары.
- Понравились бы вы Пастернаку в роли Живаго?
- Я не уверен, ибо считаю, что ошибся в его интерпретации. Живаго вышел у меня слишком сентиментальным. Роль сама по себе пассивная, Живаго в фильме почти ничего не делает. Сентиментальной оказалась и ставшая знаменитой музыка.
- Вы, кажется, первоначально претендовали на роль революционера Паши Стрельникова?
- Я не мог себе представить, что могу рассчитывать на заглавную роль! После «Лоуренса Аравийского», где я сыграл арабского шейха на верблюде, за которого получил «Оскара», я быстро прочитал роман Пастернака, чтобы найти персонаж для себя. И предложил Дэвиду Лину сыграть Пашу, а режиссер ответил, что видит меня только в роли Живаго.
- Вы пересматриваете эту ленту?
- Только первые 10 минут, потому что мой сын Тарек, которому тогда было 7 с половиной лет, играет Юрия Живаго - мальчика.
- С тех пор вам часто приходилось играть русских...
- ...императора Николая П в американском телефильме «Анастасия», боярина Ромодановского в «Петре Великом». Это была совместная американо-российская лента, ужасно плохая, в которой Петра играл Максимилиан Шелл. Сыграл я и графа Разумовского в американском фильме, посвященном Екатерине Великой, и однажды даже агента КГБ.
- Когда несколько лет назад я брал у вас интервью, вы показывали мне икону в серебрянном окладе, которую вам подарил Анджей Вайда. У него вы сыграли революционного идеолога Степана Верховенского в «Бесах»...
- Вайда режиссер замечательный, но и этот фильм не вышел. Нельзя рассказать за два часа один из величайших романов. В свое время я даже собирался учить русский, чтобы читать ваших классиков в оригинале - особенно Чехова, которого я фанатически люблю.
Продюсер - ЦРУ
- Видимо, в вашем облике есть что-то революционное - вы исполнили роль и Че Гевары...
- Это опять-таки была американская лента, продюсером которой выступило ... ЦРУ. Я узнал об этом гораздо позже. ЦРУ хотело сделать фильм, направленный против Кастро. Я вначале отказывался, но потом сыграл Че вполне симпатичного. Правда, американцы мне отомстили, превратив Фиделя в круглого идиота, каковым он, конечно, не является. Нет, я совсем не революционер, а, как уже говорил, человек левых убеждений. Я считаю, что государство должно помогать бедным и обездоленным.
- Вы любите театр. Почему вы никогда не появляетесь на театральных подмостках...
- В Лондоне я играл в театре «Хэймаркет» в комедии «Спящий принц», которая, побив рекорды, шла в 1983 - 1984 годах. Вначале это был фильм, в котором снялись Лоренс Оливье и Мэрлин Монро. Помню, молодым в Египте я сыграл роль Астрова. Всю жизнь я собирался сыграть дядю Ваню, но случай так и не представился. А теперь я уже слишком стар - из чеховских персонажей мне остается разве что Фирс, в роли которого я видел и Евгения Лебедева, и Алексея Грибова. Надо сказать, что я больше люблю театр, где актер важнее, чем в кино. Но мне приходилось зарабатывать деньги, а это проще в кинематографе.
- Оставляют ли роли след в вашем характере?
- Совсем нет. Мой характер совсем не изменился с тех пор, как я себя помню. Нет, я не стал похожим на Юрия Живаго.
- Почему вы не продолжили свою голливудскую карьеру?
- Я провел там три года и возненавидел Калифорнию. Я родился на родине пирамид и люблю старину, а в Америке все новое, современное. Там хорошо сниматься, но между двумя фильмами абсолютно нечего делать. Все увлечены деньгами и бизнесом. Все девушки похожи, одну не отличишь от другой. Сегодня ухаживаешь за одной, завтра - за другой, а они все одинаковы, ведут одни и те же разговоры. Я всегда хотел жить в «старушке Европе» - как ее презрительно сейчас называет пентагоновский начальник Дональд Рамсфельд.
- Европа велика. Где вы чувствуете себя лучше всего?
- Когда я покинул Америку, то объехал весь Старый свет, чтобы выбрать себе город, наиболее подходящий для жизни. Италия мне показалась слишком провинциальной, кишащей папарацци. И я остановил свой выбор на Париже, где могу спокойно гулять, сидеть в кафе и где никто ко мне не пристает.
«Я обожаю Феллини»
- Ваши лучшие роли вам предложил Дэвид Лин. Кого бы из режиссеров вы отнесли к разряду самых великих?
- Мне трудно ответить на ваш вопрос. Есть постановщики - авторы, которые, как Феллини, сами создают фильмы, и постановщики - рассказчики, которые берут книгу и делают по ней ленту. Я предпочитаю рассказчиков, с которыми мне интереснее работать. Обожаю я и Феллини, но мне не хотелось у него сниматься. В его картинах главная звезда - это он сам.
- Не только. Он часто приглашал Мастроянни...
- Но он его альтер эго. Таким же для Франсуа Трюффо был Жан-Пьер Лео. Я считаю, что лучшие роли Мастроянни сыграл не в картинах Феллини, а у других режиссеров, у которых он часто бывал просто гениален. А у Феллини гениален всегда сам Феллини. Ну а Дэвид Лин, с которым я работал три года, был для меня как отец. Его «Лоуренс Аравийский» - великий фильм на все времена. Я снимался и у других замечательных рассказчиков, как, например, Уильям Уайльдер, Фред Зиннеманн. Но я не считаю нужным выделять «самых великих». Так же не могу я назвать и лучших актеров.
- Остается ли кино искусством?
- Это искусство, которому нужна индустрия: камеры, декорации, лаборатории, съемочные площадки. Но то, что делает Голливуд, это, разумеется, конвейер. Современное американское кино - впрочем, как и российское - я совершенно не знаю, но я эксперт в заокеанском кинематографе 40 - 50 годов.
- Вам случалось отказываться от ролей?
- Очень часто, хотя вся зависело от моей финансовой ситуации... Когда у меня есть деньги, я их обычно быстро трачу, а когда они кончаются, то не очень по этому поводу переживаю. Дело в том, что раньше я был игроком, который все спускал в казино. И мне часто нужны были - и очень быстро - деньги, чтобы расплатиться с долгами. Во многих лентах я снимался только для того, чтобы рассчитаться. Игра - страшная вещь, а в казино пользуешься жетонами и поэтому не отдаешь себе отчета в том, сколько проигрываешь.
- За свою жизнь вы больше проиграли, чем выиграли?
- Поскольку у меня сегодня есть немного денег в банке, это значит, что в итоге я оказался в выигрыше.
- Русские - в том числе их великие писатели - всегда были заядлыми игроками. Кто-то из них сказал, что в картах самое большое удовольствие после выигрыша доставляет проигрыш...
- Да, в молодые годы я мог бы сыграть заглавную роль в экранизации «Игрока». Для меня самое большое удовольствие заключалось в том, чтобы отыграть проигрыш. Оно сильнее, чем от выигрыша. В любом случае, карточная игра требует огромной нервной отдачи. Молодым я не боялся никаких потерь, ибо знал, что могу снова заработать деньги. Но сейчас стал осмотрительнее. Я сказал себе: «Теперь ты старик, и нельзя, чтобы ты остался без средств к существованию».
Рулетка против скуки
- Игра для вас была страстью?
- Нет, она помогала мне избавиться от скуки. Я всегда жил в гостиницах во время съемок. И вечером, чтобы убить время и получить острые ощущения, я шел в казино, где всегда собирались красивые женщины. Там не только играют, но и общаются, приятно проводят время. Чтобы пощекотать себе нервы, я ставил крупную сумму на ту или иную карту. Ляжет одна - выиграл, другая - все спустил. Но если мне было чем вечером себя занять - например, когда был влюблен, я никогда не играл.
- Любовь сильнее рулетки?
- Сильнее рулетки - даже ужин с друзьями... Я обычно играл, когда скучал в одиночестве.
- Вы к тому же чемпион мира по бриджу - самой интеллектуальной из всех карточных игр. Вы даже входили в состав египетской сборной на Олимпиаде по этой игре. Правда, что ваша мать играла в бридж с египетским королем Фаруком?
- Она играла с ним не в бридж, а в баккару или в покер. Мать была очень азартна, и эту страсть я унаследовал от нее. Напротив, мой отец терпеть не мог карты. Она меня поощряла, чтобы я шел по ее стопам и чтобы люди говорили: «Мальчик похож на свою мать».

- Игра может не только разорить человека, но и - мы знаем это из русской литературы - свести его с ума...
- Я всегда во всем могу себя контролировать и никогда не становился жертвой своих страстей. В течение 40 лет я курил пять пачек сигарет в день и смог сразу бросить - без врачей или таблеток. На такое, мне кажется, никто не способен. Когда я принимаю решение, я его всегда выполняю. У меня железная воля.
Укрощение страстей
- Вы так легко укрощаете все свои страсти, включая любовные?
- После того как мы расстались с моей женой в 1965 году, я никогда больше не влюблялся в другую женщину. Я держал свои чувства в узде. Несмотря на всю свою сентиментальность, я человек, у которого все решает разум, а не сердце.
- Значит ли это, что вы все годы хранили верность своей жене?
- Совсем нет. Но мне никогда не хотелось влюбляться, усложнять себе жизнь по разным причинам, которые я не стану вам объяснять.
- В России говорят, что кому не везет в карты, везет в любви...
- Я думаю иначе: победители выигрывают везде - и в рулетку, и в любви.
- У вас в России прочная репутация Казановы. Вам, наверное, просто покорять женские сердца?
- Действительно, у меня такая репутация - не только в России, но и во всем мире. Это, наверное, потому, что я холостяк вот уже 35 лет. И стоит мне появиться где-нибудь с дамой, как все считают, что это моя любовница. Но у меня много женщин - приятельниц, с которыми я хожу в рестораны или на спектакли. Случается, что я с одной или другой из них пересплю - я ведь не монах.
- Что вы цените выше всего у слабого пола - красоту, интеллект, доброту?
- Ум и личность. Напротив, мне не нравятся слишком красивые женщины, они должны быть красивы умеренно, но обладать хорошим вкусом. Красота может все испортить. Когда у тебя слишком прекрасная дама, приходится все время быть начеку и беспокоиться по поводу того, чтобы ее у тебя не увели.
Для успокоения совести
- Я знаю, что вы до сих пор активно участвуете в благотворительной деятельности и поддерживаете программу ООН по борьбе с нищетой, в которой сегодня живет почти четверть мирового населения. Эту борьбу вы считаете своим долгом?
- Нравственный долг каждого сделать что-то не только для борьбы с нищетой, но и ради любого благого дела - для несчастных детей, стариков, больных. Когда мне предлагают поучаствовать в той или иной благотворительной кампании, я никогда не отказываюсь.
- Не кажется ли вам это утопией - бедных в любом случае становится все больше и больше...
- Наверное, это утопия, но нельзя смотреть на человеческие страдания и никак на них не реагировать. В некотором роде, я делаю это для успокоения собственной совести.
- В какой степени вас интересует политика?
- Она меня интересует лишь в той мере, в какой она может улучшить жизнь обездоленных. Меня волнует участь бедных людей в бедных странах, и мне хочется, чтобы они хотя бы не умирали с голоду.
- Не является ли демократия панацеей от бед и болезней?
- Демократия - вещь замечательная, но чтобы она функционировала, люди должны быть образованными. Там же, где большинство неграмотных, демократия не нужна, ибо голоса покупаются за кусок хлеба. Для них наилучшая, на мой взгляд, система, - это просвещенная автократия.
- Вы сами человек правых или левых взглядов?
- Я не знаю, по какой причине, но почти все актеры в основном люди левых убеждений. Возможно, это происходит потому, что искусство по своей сути гуманно, оно стремится не убивать, а спасать людей. Есть в кинематографе и правые, но их мало - например, Сильвестер Сталлоне или Арнольд Шварценеггер. Да у них и соответствующие внешность и габариты. В кино они всегда убивают, расправляются, отличаются немыслимой жесткостью, проливают много крови.
- Неизбежна ли, на ваш взгляд, конфронтация христианского и мусульманского миров?
- Угроза огромная. Она связана не в последнюю очередь с тем, что мусульмане - за исключением тех, которые держат в руках нефть - люди бедные, невежественные и неграмотные. Они смотрят в кино на богатую Америку с ее красивыми домами, автомобилями и женщинами, и у них возникает жажда иметь то же самое. Все это создает предпосылки для бунта. Когда же Америка повела войну против Ирака, у мусульманского мира еще более обострилось чувство солидарности и жажда мести.
- Не порождает ли религия взаимную ненависть?
- Религия сама по себе не проповедует расовой ненависти. Дело не в вере, а той пропасти, которая не перестает углубляться между Севером и Югом... И, конечно, это вопрос геополитики. Американцам нужен Ближний Восток с его нефтью.
- Какого вероисповедания вы придерживаетесь?
- Я был христианином, но в 1955 году, когда женился, перешел в мусульманскую веру. Сегодня я атеист. Я не могу верить в Бога, когда в беднейших странах типа Руанды, Сомали или Бангладеш вижу нищету и прочие несчастья в виде голода, ураганов, землетрясений, которые обрушиваются на их головы.
- Вы себя причисляете к интеллектуалам?
- Трудно дать определение такому туманному понятию, каким является «интеллектуал». Таковым я считаю самого себя, но совсем не потому, что актер. Как правило, артистов трудно причислить к интеллектуалам, потому что они скорее люди ограниченные, немного глупые и исключительно эгоистичные, замкнутые на самих себя. Им надо непременно верить в себя, быть убежденными в том, что они самые талантливые и красивые, что все вокруг ими восхищаются. Если вы в этом хоть немного сомневаетесь, вы пропали. Зритель сразу поймет, что вы не тот, за кого себя выдаете.

Париж