Режисер

Вера развернула газету на любимой странице и, встав, положила ее на стол. Добавляя лед в и без того холодный какао, девушка все оглядывалась на нее, словно та могла свернуться в птицу и упорхнуть в открытое окно, затянутое заклеенной в двух местах «скотчем» сеткой. Затем она, держа в одной руке газету, в другой бокал, осторожно легла на широкую, «королевского» размера кровать. Жара была такая, что пора было включать кондиционер, но он жрал слишком много энергии, а за свет в прошлом месяце и без того набежало более, чем достаточно. Поэтому Вера просто скинула халатик и осталась в чем мать родила. Она отпила какао из бокала, поставила его на пол, и вдумчиво, испытывая почти физическое наслаждение, стала вчитываться в напечатанное. Вдруг спина ее напряглась, и девушка вскочила на колени, как будто увидела в газете змею. Кожу ее залила краска. Она покраснела вся, с головы до ног, особенно это можно было бы заметить в местах, куда загар добраться не смог. Она помотала головой, разметав рыжие волосы по плечам, и вскочила с кровати. Лицо ее пылало, в глазах горел непонятный огонь, то ли негодования, то ли стыда. Она нагнулась и вновь заглянула в «средство массовой информации». Ошибки не было. Только русская газета способна была напечатать такое объявление. В любой другой этого не могло
быть, наверное, никогда – побоялись бы суда. Среди прочих объявлений в разделе «знакомства», в колонке «мужчина ищет женщину», выделялось одно – просто слово с телефоном под ним. Ни имени, ни данных, одно лишь хлесткое слово «ОПЛОДОТВОРЮ».
Кинув два быстрых смущенных взгляда по сторонам, Вера еще раз покачала головой. Она жила совершенно одна, снимая маленькую студию на чердачном этаже четырехэтажного дома, никто ее видеть не мог, исключая разве что кого-нибудь в мансарде шестиэтажки напротив, чье единственное окно всегда было затянуто непрозрачной занавеской – тем не менее она застеснялась до того, что опять накинула халатик.
Взяв бокал, она пересела к окошку, подняла сетку, достала из пачки «Мальборо» сигарету и закурила, невидящим взглядом провожая по-субботнему редко проезжавшие внизу машины. Где-то зачирикал каким-тот пронзительным голосом отвязный американский воробей. Перед светофором резко завизжала тормозами и встала машина, из нее по всей улице разлилась итальянская оперная ария. Машина умчалась и увезла музыку как раз в тот момент, когда ей вдогонку из чьего-то окна донеслось хриплое: «Фак ю!»
Вера опустила сетку, сняла трубку радиотелефона, стоявшего на маленьком трюмо с треснувшей по краю полировкой, и легла на кровать, водя пальцем по газете.
- Алло, - робко сказала она, - здравствуйте…
- Здравствуйте, - не очень любезно ответил грустный мужской голос.
- Я по объявлению…
- Знаете, это чья-то глупая шутка, я такого объявления не давал. И не мог. Это не мой стиль. Видимо, какая-то сволочь пошутила, дала мой телефон... Я, примерно, даже догадываюсь – кто. Извиняюсь, девушка. Я, конечно, понимаю, что вы-то здесь не при чем. Просто, понимаете, сегодня это уже пятый звонок. Они меня просто достали уже.
- О, тогда извините пожалуйста, - чувствуя, что опять заливается краской, пролепетала Вера, готовясь уже бросить трубку.
- Да не за что. У вас хоть красивый голос. И сами вы, судя по голосу, человек хороший. С вами хоть говорить хочется. А то меня с утра сплошные дуры достают, как на подбор. Одна так вообще стала кричать, что в суд на меня подаст – не за дискриминацию там или оскорбление, а за то, что пообещал и обманул, за обманутые ожидания, короче. Представляете?
Вера представила и неожиданно для себя рассмеялась. Мужчина на том конце провода сначала удивленно вслушивался в ее смех, а потом расхохотался тоже.
- Меня зовут Миша, - сказал он отсмеявшись, - а как вас?
- Вера.
- И давно вы в Нью-Йорке?
- Два года уже.
- Учитесь, работаете?

***
Вечер выдался приятный во всех отношениях – дул легкий прохладный ветерок, принося с собой солоноватый запах океана. Чайки залетали на улицы, прилегающие к набережной, и там важно прохаживались парами, поодиночке и большими компаниями, совсем как люди. Выйдя из бара, Вера и Миша пошли вдоль воды, наблюдая за яхтой, величаво вплывающей в гавань. Светлое французское вино ударило в голову обоим. Не хотелось ни разговаривать, ни думать. Вера взяла Мишу под руку, ее рыжие волосы развевались на ветру, пламенея в отблесках застывшего у горизонта ярко-красного солнца, совсем неплохая фигурка казалась почти идеальной благодаря высоким каблукам и довольно смелому, еще в России купленному костюму. Прохожие оборачивались, глядя на них, и Вера видела, что Мише это нравится. Они и вправду хорошо смотрелись рядом – Миша был выше ее на голову, намечающаяся его полнота вовсе не была заметна под свободной майкой, зато из под коротких рукавов выпирала накачанная мускулатура, а модные очки в почти незаметной оправе подчеркивали высокий лоб. Как сказала бы Верина циничная подружка Лиля: «Такому и отдаться не грех, пущай оплодотворяет!»
Идиллию чуть было не нарушил седой чернокожий попрошайка с жестяной банкой в руке. Но у Миши нашлась мелочь в кармане, и бомж быстро отстал.
- Все отдам тебе, Адам! – скаламбурил Миша.
- Откуда ты знаешь, как его зовут? – спросила Вера.
- Я не знаю, как его зовут, Верочка, - засмеялся Миша. – По Библии, мы все произошли от Адама, и ученые долго в это не верили, а вот недавно оказалось, что это правда. Они там выделили какой-то ген и проследили его до самого, можно сказать, начала. И оказалось, действительно, у всех людей один общий предок-мужчина. Тот самый Адам. Жил он пятьдесят тысяч лет назад. И, что самое смешное – в Африке.
- Он был чернокожим?
- Угу. Ева, кстати говоря, тоже.
- Не может быть, - зачарованно произнесла Вера.
- Здесь есть еще одна весьма забавная штука. До Евы ученые добирались аж два раза. Потому что результат просто ни в какие рамки не лез.
Вера затаила дыхание:
- И что они нашли?
- Они нашли, моя дорогая Верочка, что Ева жила тоже в Африке, но не пятьдесят,
а сто пятьдесят тысяч лет назад.
- Фантастика, - выдохнула Вера.
- Так что непонятно, что делала Ева и с кем она делила, так сказать,
ложе целых сто тысяч лет. Вот такие пироги…
- Ты этим у себя и занимаешься на работе - генетикой?
- Нет, я занимаюсь абсолютно противоположными вещами. Обработкой больших объемов информации, связанной, ну, скажем, с технологией. На самом деле это довольно засекреченный совместный проект России и США, о котором, как всегда, знают все, кому надо и кому не надо. Только одни военные, и те и другие, делают вид, что они об этом не догадываются. Обычный маразм.

- Ты женат? – быстро спросила Вера и покраснела.
- Да, - неохотно сказал Миша.
- А дети?
- Двое. Девочки, - Миша посмотрел на садящуюся в старый вэн шумную многодетную пуэрториканскую семью, и повернулся к Вере. – Для тебя это очень важно?
- Нет, - просто сказала Вера.

***
- Ну все, - весело произнес высокий светловолосый мужчина лет тридцати в джинсах и белой рубашке навыпуск, отходя от сложного сооружения перед окном. – С вас ящик водки. Как договаривались.
Сооружение напоминало нечто среднее между стоящим на треноге мини-пулеметом и телескопом. В комнате было темно. Лишь синеватое свечение компьютерного экрана выдавало почти полное отсутствие мебели в маленькой комнатушке.
Кровать, два стула, тумбочка, стол. За столом, перед компьютером сидел еще один мужчина, лет на десять постарше первого. На нем была черная майка, заправленная в шорты. По лысине его бегали отблески тусклого света. Он смотрел в экран и, пыхтя длинной сигаретой, зажатой в углу рта, медленно кивал головой, картинно подняв брови.
Первый, подойдя к компьютеру, добавил громкость. Тихое гудение кондиционера перебила серия звуков, какие обычно издают люди, когда занимаются любовью.

- Теперь ты мне расскажи, как ты это сделал? – отпыхтевшись, сказал второй.
- Зачем?
- Представлю к награде.
- Спасибо.
- Премию выпишем.
- О`кэй. Значит, когда мы сняли эту квартирку, я сразу обратил внимание на девульку.
- Еще бы! Вид из окна, все такое, привычка голышом по дому носиться. Это как раз понятно.
- Самое главное – расположение кровати идеальное, как видите. Нижняя часть окна зарешеченна, через верхнюю – все, как на ладони.
- Мне другое непонятно.
- Дело техники, Сан Саныч. Во-первых, у него жена уже полгода в Москве, болезнь матери, дочки-школьницы, то-се, а он парень видный, в самом соку.
Второе - девчонка. Досье, медицинская карта. Разведенка, два аборта в Раше, после этого один выкидыш там, другой – уже здесь. Ребенка хочет, аж помирает. Обращалась в офис по искусственному осеменению. Ну, и просто мужика ей надо, дело же молодое.
- Ну и?
- Ну и – почитайте, - первый протянул лысому газету.
Тот, за пару секунд пробежав глазами написанное, вдруг покатился со смеху, чуть не упав со стула.
- Премиальные тебе, психолог, - отдышавшись, сказал он, - премию заработал. На шлюхах съэкономил, на ресторанах, на взятках… И всем хорошо. Им хорошо, нам хорошо. Нет, ты не психолог, ты прям-таки режиссер! Американцы до такого ни за что не додумались бы, при всем желании. Ты понимаешь, что теперь он наш? Наш, со всем своим суперсекретным проектом! Расскажи-ка мне лучше, как ты ее любимую газетенку вычислил?
- Так она ж ничего, кроме нее, не читает.
- Ты гений, Сева. Так все просчитать! Я тобой горжусь, хотя, согласись,
моя школа имеет место. Кто тебе твердил на протяжении года - «шантаж, шантаж, ничего, кроме шантажа»?
- Напоминаю, Сан Саныч. Вы мне ящик водки проспорили.
- Да я тебе не один выставлю, не беспокойся. Как ты говоришь, такая запись называется – дигитал?
- Диджитал, Сан Саныч, - первый нагнулся к клавиатуре и нажал клавишу.

Изображение на экране укрупнилось, и стали видны счастливые, потные лица пары, страстно вершащей любовь на широкой, с измятыми простынями и разбросанными подушками постели. И даже если кто-либо из этих двоих догадался посмотреть сейчас в окно, то ничего бы он, кроме темного окошка дома напротив, да полной луны, повиснувшей над крышей, не увидел.