НАДЕЖДА ПО ИМЕНИ ДФК

У американской интеллигенции появился, наконец, шанс, а с ним и надежда – на Джона Форбсa Керри. На то, что, став президентом, массачусетский демократ вытащит их - создателей и охранителей культуры - из политического ничтожества и общественного небрежения, на которое они всегда обречены при президентах-республиканцах, а тем более при Буше-младшем, который и вовсе культуру в грош не ставит и не подпускает к Белому дому на пушечный выстрел.
Проигрыш Гора был воспринят интеллигенцией трагически – и не по одним только политическим причинам. Ведь предыдущий хозяин Белого дома Билл Клинтон кой-какие шаги в этом, просветительском, направлении делал: назначил,например, на высокие посты в правительстве таких типовых интеллектуалов (из записных либералов) как Роберт Райш и Строб Тэлбот. Хотя торжество интеллектуалов при этих назначениях сильно омрачалось подозрением, что Клинтон действовал из побуждений сентиментального студентизма, патологически в нем развитого (оба клинтоновских назначенца были в свое время, как и он, Родосскими стипендиатами и обитали вместе с ним в одном общежитии в Оксфорде), а - не с идеей политической активации статистически ничтожного, но убежденного в своей провиденциальной роли в истории интеллектуального меньшинства, той самой творческой интеллигенции, которую многие в Америке полагают вымирающей породой. Историк Рассел Джакоби так и назвал свою в свое время нашумевшую книгу - “Последние из интеллектуалов: американская культура в академическую эпоху”. Сокрушаясь по поводу ничтожности влияния американской интеллигенции на общество, он предлагал зачислить эту обреченную мыслящую прослойку в разряд подлежащих охране природных видов.
Что касается новоиспеченного ДФК, который гордится сопадением своих инициалов с инициалами их предыдущего носителя из Массачусетса, своего идола Джона Фитцджералда Кеннеди, то прикосновенный, по вкусам и культурным запросам, к этому интеллигентскому племени, Джон Форбс Керри, еще не став президентом, оживил их реставрационные чаяния. Ибо не всегда американские интеллектуалы были в таком общественном пролёте, как при нынешнем республиканском президенте, когда ощущение ими своего изгойства, изоляции и маргинальности дошло, можно сказать, до отчаяния. Когда-то, не так уж и давно, им было на что надеяться и за что бороться, а однажды даже, пусть на очень короткий срок, трагически оборвавшийся, американские “мыслящие тростники” были приближены к самому эпицентру власти - к Белому дому, и заняли достойное место при дворе короля Артура. Американского короля Артура как раз и звали ДФК. Как заметила Ханна Арендт, Кеннеди опустошил аудитории Гарварда, набирая свою президентскую рать.
Это, конечно, крайности в общественно-политической жизни американской интеллигенции: короткий период триумфа при Кеннеди и длительный, до и после, период забвения, если даже не остракизма. Многое зависит от индивидуальности самого президента, его программы, вкусов и пристрастий, но еще с середины прошлого века как-то принято ассоциировать кандидата в президенты от демократической партии с интеллектуалами и художниками, в то время как республиканский кандидат относится к ним в лучшем случае толерантно, чаще - с полным равнодушием, а в худшем - враждебно. Есть, конечно, исключения, да и при любом президенте - независимо от партийной принадлежности - существует “мозговой центр”, который состоит, натурально, не из пролетариев (Пол Вулфовиц сотоварищи при Буше-младшем). Но так уж повелось, что республиканцы слывут убежденными и несносными филистерами, которые проводят досуг не за чтением книг или игрой на саксофоне, а на площадках для гольфа. К примеру, Рональд Рейган и Буш-старший даже не пытались делать вид, что нуждаются в совете интеллектуалов, а Буш-младший скорее все-таки делает вид, будучи по природе воинственным антиинтеллектуалом.
А вот демократы, наоборот, всегда льнули к интеллигенции, и та отвечала им полной взаимностью. Помянем здесь героя романа Сола Беллоу “Дар Гумбольдта”: поэт по призванию и по профессии, он забрасывает на время предвыборной кампании все свои дела и в диком возбуждении следит за раундами политической борьбы. В победе демократов он видит сияющие перспективы для всей американской культуры: «Если Эдлай на выборах в ноябре разобьет Айка, культура будет править в Вашингтоне».
Схожих убеждений придерживался известный американский поэт Делмор Шварц, послуживший прообразом Фона Гумбольдта Флейшера, героя романа Сола Беллоу. Однако ставленник интеллигенции Эдлай Стивенсон проиграл Айку, генералу Дуайту Эйзенхауэру, и другой поэт-авангардист Роберт Лоуэлл подвел мрачный итог этого прискорбного для всей творческой интеллигенции события в знаменитом своем стихотворении «День инаугурации: январь 1953»:
Республика призвала Айка, и в сердце её - гробница...
Зато на инаугурацию следующего президента, демократа Кеннеди пожаловал великий Роберт Фрост и прочитал свои стихи. Это был исторический жест - интеллигенция праздновала наступление новых времен, свежий ветер надувал им все паруса.
Белый дом, казалось, превратился при Кеннеди в литературный салон, тогдашние званые обеды, где декламировали стихи и отменно музицировали, вошли в легенду. В годовщину убийства Кеннеди британский писатель А. Альварес грустно бродил с магнитофоном по Манхеттену и брал для Би-Би-Си интервью у нью-йоркских интеллектуалов. “Его стиль был великолепен, - сказал о Кеннеди Норман Подгорец, редактор журнала “Комментри” и тогда еще либерал. - Это был человек постфрейдистской, постмарксистской, постэйнштейновской эпохи”. А другой ньюйоркский Норман – писатель-скандалист Норман Мейлер - назвал покойного президента “экзистенциальным героем”.
Более конкретен и точен был критик Лайонел Триллинг: “Кеннеди уплотнил вещи до их сути и дал нам ощущение нашего реального пребывания в социальной структуре”.
И в самом деле, вряд ли Кеннеди дал интеллигенции реальную власть - скорее иллюзию обладания ею. Но и этого было достаточно, чтобы интеллигенты перестали чувствовать себя отверженными, пролётчиками в раскладке общества. Он дал им не власть, а место под солнцем, избавив от комплексов.
Но кончилась эта “тысяча дней”, и снова настали для интеллигенции тяжелые времена. Общеизвестно, в какую ярость пришел Линдон Джонсон, узнав об оппозиции видных деятелей литературы и искусства войне во Вьетнаме. В 1965 году поэт Роберт Лоуэлл отказался от приглашения на фестиваль искусств в Белом доме в знак протеста против иностранной политики нового президента и сочинил, в объяснение своего публичного демарша, меморандум, который вместе с ним подписали еще двадцать известных на всю страну “мастеров культуры”. Альянсу власти и культуры пришел конец, и ни один из последующих американских президентов, вплоть до Клинтона, палец о палец не ударил, чтобы снова привлечь интеллигенцию на свою сторону. Исключения только доказывают правило: хоть Ричард Никсон и пригласил на работу в Белый дом гарвардца Генри Киссинджера, но тот, будучи прагматиком, занялся "реалполитикой”, за что был объявлен прежними собратьями по интеллектуальному клану отступником и предан анафеме вместе с “антиинтеллектуалом Никсоном”. Интеллигенция опять оказалась на долгое время не у дел, а потому ее сторонние оценки и реплики о политике и о политиках не всегда были беспристрастными. Политические аутсайдеры, интеллектуалы снова разбрелись по университетским углам.
Каждые президентские выборы их надежды оживают вновь. Традиционно они ставят на демократов. Сенатор Юджин Маккарти писал когда-то стихи, а сенатор Роберт Кеннеди зачитывался Камю. Но Юджин Маккарти президентом избран не был, а Роберт Кеннеди, как и его брат, пал жертвой политического убийства. Интеллигенты поставили было на Джимми Картера, который попал в конце концов в Белый дом, но оказался “интеллектуальным легковесом” и идейным простачком - опять-таки с точки зрения интеллигентских снобов: его любимым поэтом был сенсуалист и почвенник Дилан Томас.
После 12-летнего пребывания у власти республиканцев (Рейган - Буш-старший) у американской интеллигенции забрезжила надежда по имени Билл Клинтон. Правда, в самом начале предвыборной кампании интеллигенция инстинктивно качнулась было к ньюйоркскому губернатору Марио Куомо: с его ораторским блеском и сногсшибательной эрудицией, он был, конечно, чистопородным интеллектуалом. Мало того, что он, по собственному признанию, читает мировую классику с утра до вечера - с перерывом на государственную службу, он еще и импульсивный цитатчик, ошарашивший заезжего (в Олбани) репортера никому не ведомым Тэйлардом де Шарденом и вставивший однажды в свой губернаторский отчет цитату из не обжитого американцами Виктора Гюго, отчего все газеты, перепечатавшие куомовский доклад, принуждены были дать объяснительные сноски касательно автора “Собора Парижской богоматери” и “Отверженных”. Марио Куомо, однако, не решился тогда выставить свою кандидатуру даже внутри демократической партии, несмотря на большое число сторонников и поклонников, толкавших его к решительному действию, - и интеллигенция качнулась от него к Биллу Клинтону.
Студент Оксфорда, выпускник Йеля, со своей независимой и политизированной женой Хиллари, которая после окончания двух президентских сроков мужа сама стала сенатором, Билл Клинтон ненароком приобрел репутацию интеллектуала задолго до того, как выставил свою кандидатуру на пост президента. Поступавшие через прессу сведения о нем - несостоявшийся саксофонист, заядлый книгочей, почитатель Марка Аврелия и Гарсии Маркеса, всюду возит за собой книжные стеллажи, чувствителен, ироничен, не расстается со статуэткой роденовского “Мыслителя”, дружелюб и амикошонец - ещё больше утвердили Клинтона в несомненно интеллигентской ипостаси.
Бостонский гуру американской интеллигенции, историк Артур Шлесинджер указывал, правда, на то, что Билл Клинтон, в отличие от братьев Кеннеди, не принадлежит к “восточному истеблишменту”, имея в виду интеллектуальную касту, проживающую на Атлантическом побережье Соединенных Штатов. Тем не менее, даже Шлесинджер благословил Клинтона. Хоть он интеллигент-аутсайдер, но интеллектуальная аура вокруг него отчетливо различима, счел бостонский историк и сообщил о “предчувствии конца эры”, о грядущих и неизбежных переменах - что-то вроде знаменитых гегелевских метафизических приливов и отливов, но в более узком и конкретном применении.
Правда, Артур Шлесинджер - лицо все-таки заинтересованное и субъективное. Помимо того, что сам воинствующий либерал, очень близкий к клану Кеннеди, он еще создатель теории о 30-летних циклах в американской истории. Согласно этой теории, убийство президента Кеннеди означало конец целой политической эпохи, а приход Клинтона в Белый дом ознаменовал конец следующего 30-летнего периода. Увы – опять-таки с точки зрения бостонского гуру – победа с минимальным перевесом Буша-младшего над Гором образовала случайную и кратковременную политическую паузу в этом предсказанном, вожделенном тридцатилетнем царстве либерализма и интеллектуализма.
И тут как раз забрезжила новая надежда. А солнце, как известно, всходит именно на востоке. На восточном побережье, в том же самом Массачусетсе, как по волшебству, появился сенатор Керри. Джон Кеннеди - его идеал, Эдвард Кеннеди - его друг и первым благословил на царство (а недавно и эрудит Марио Куомо), а сам Керри, хоть и прошел через вьетнамскую мясорубку и грудь в медалях, возглавлял движение ветеранов против той войны. Заснят с Джейн Фондой и Джоном Ленноном, впитал бостонский либерализм с молоком матери (не буквально: мать – самых что ни есть голубых кровей). Да еще такое поразительное совпадение во всех трех инициалах с Джоном Фитцджералдом Кеннеди.
Что ж, посмотрим теперь, насколько эта циклическая теория верна. Наступит ли с приходом в Белый дом второго ДФК политическая инкарнация клана Кеннеди? А пока что американские интеллигенты надеются, в случае победы на президентских выборах Керри, возвратить свой прежний авторитет, вес и влияние. В обществе и в государстве.
Последний их шанс.