ЕВРЕЙСКОМУ МУЗЕЮ 100 ЛЕТ!

Его называют Праотцем Авраамом еврейских культурных учреждений. Он был первым и первым остается.
(из беседы с известным американским аллергологом, доктором А. Райбоном).
В 1931 г. Марк Шагал впервые посетил Палестину. Путешествие это стало той отправной точкой, с которой искусство Мастера обрело новую направленность: углубленней стал философский анализ бытия. Примером можно считать поразительное полотно-обобщение «Ребе», на новом витке философского и художественного вознесения повторяющее утверждение Льва Толстого: «Еврей - символ вечности»; воссоздающее собирательный образ еврейского народа - веками гонимого, истреблявшегося, страдавшего, бедствовавшего, но многотерпеливого, умевшего сопереживать, жизнестойкого, с непоколебимой верой прошедшего по всем дорогам изгнания.
В год создания эпохального произведения Шагал начал работать над иллюстрациями к Библии, создав 105 замечательных гравюр, и «Ребе» стал ключом к характеру Еврея как гигантской исторической фигуры. Картина эта, одна из самых значительных и ценных в творчестве великого Шагала, принадлежала семье Джорджа Гершвина, другого гения, без которого немыслима современная музыка так же, как современная живопись - без Шагала. Гершвины сочли, что такое полотно не может находиться в частном собрании, его должны видеть люди. И подарили эту самую дорогую из всех картин Шагала первому в мире, нью-йоркскому Еврейскому музею.
Это сейчас в Америке шесть десятков еврейских музеев, 11 из которых в Нью-Йорке. Немало их и в Европе, в том числе в Москве, где мне удалось побывать, и, конечно же, в Израиле. Но первым-то был он Большой, как часто его называют, Еврейский музей, репортажи о великолепных выставках которого вы много раз находили на страницах нашей газеты.
Итак, вернемся, перепрыгнув через промчавшееся столетие, к 1904 году, когда слывший неподкупным известный американский юрист Мейер Сальцбергер, принимавший участие в разработке ряда важных законопроектов, подарил Еврейской теологической семинарии свою богатейшую коллекцию древних иудейских текстов, книг великих еврейских философов, толкователей Торы и Талмуда, каббалистов, исследователей иудейской теории, произведения писателей и поэтов-евреев. Он хотел, чтобы его уникальная библиотека положила начало музею, отдав для этой цели и 26 драгоценных раритетов - ритуальных предметов из старых храмов.
Так был заложен краеугольный камень первого Еврейского музея. На призыв Сальцберга откликнулись многие коллекционеры. Но подчас и люди совсем небогатые приносили единственную реликвию, столетиями переходившую в семье из поколения в поколение. Коллекция росла, и музей, ютившийся в нескольких комнатах семинарии, не мог вместить ни множащиеся экспонаты, ни растущий поток посетителей. Бесценную коллекцию, приобретенную у Наджи Эфраим бен Гайаты, переехавшего в Америку турецкого еврея, подарил музею Феликс Варбург, а еще десять лет спустя музею было передано и великолепное собрание Гарри Фридмена. И еще, и еще, и еще... Где же все это богатство возможно было разместить?
Помощь, будто с небес, пришла неожиданно. В 1944 г. Фрида Варбург, дочь основателя Семитского музея в Гарварде, железнодорожного магната Якоба Шифа и вдова Феликса Варбурга, известного мецената (он был другом и спонсором Джорджа Баланчина), отдала музею свой шестиэтажный особняк в Манхэттене. Предстояло превратить большой жилой дом, построенный в франко-готическом стиле по проекту известнейшего архитектора Сэмюэла Джилберта, в современное музейное здание с выставочными и конференц-залами, с хранилищем, холлом и обязательными в Америке музейной лавкой и кафе. Наверное, это было бы невозможно без создания специального фонда и щедрых даров филантропов (каковые и являются фундаментом, на котором зиждится богатство многочисленнейших американских музеев).
И вот в мае 1947 г. Еврейский музей был открыт вторично на теперь уже ставшем привычным своем месте у Центрального парка, на том отрезке Пятой авеню, который 30 лет спустя получил официальное название Музейной Мили.
Но даже в этом, казалось бы, просторнейшем здании музею становилось тесно: постоянно пополнялась основная экспозиция, а залы первых двух этажей традиционно использовались для «временных», сменявших друг друга выставок - тематических и ретроспективных. Но снова щедрый дар: в 1963 г. Альберт Лист купил и подарил музею дом, примыкавший к особняку Варбургов, что позволило создать исследовательский и учебно-просветительский отделы, и соответственно реализовать многочисленные юношеские и детские программы, изучать и предъявлять зрителю малознакомые страницы еврейского искусства и еврейской истории от времен глубокой древности до наших дней.
Великолепные чеканные кубки, старинные, виртуозно выполненные короны, венчавшие Тору, удивительные, безвестными мастерами созданные меноры, священные книги и свитки, сцены еврейской жизни и быта, запечатленные замечательными художниками, интереснейшие исторические материалы - все это расположено на недавно реконструированных верхних этажах. И очень, очень интересны те, всегда неожиданные и оригинальные экспозиции, которые представляет музей, что дарит нам возможность, не уезжая из Нью-Йорка, побывать в десятках музеев мира и даже в недоступных для посетителей домах коллекционеров, ведь полнокровные, обширнейшие, предельно информативные выставки и ретроспективы собираются, как говорится, с миру по нитке, со всех городов и весей. Иногда экспонаты «слетаются» из 30 - 40 музеев, галерей и личных собраний многих стран, о чем, естественно, знает публика. Поэтому-то музей всегда полон.
Ну, а когда проходят такие звонкие форумы, как выставка работ Марка Шагала или Хаима Сутина, или Камиля Писсарро, или первооткрывателя иудаики Морица Оппенгейма, очередь, особенно в выходные дни, опоясывает весь квартал. То же самое можно было наблюдать, когда демонстрировались особенно интересно составленные и превосходно оформленные выставки - героическая повесть об американском журналисте Вэрьене Фрае, спасшем в годы войны тысячи евреев, в числе которых были Фейхтвангер, Шагал, Ремарк, Липшиц, Мондриан, Ортего, Бретон, Верфель. Как недавняя экспозиция - рассказ о творческой и крепкой мужской дружбе двух титанов искусства XX века: Василия Кандинского и Арнольда Шёнберга. Как совершенно потрясающая и глубиной, и новизной материала, и удивительным дизайном драматическая новелла о великом Франце Кафке (кстати, репортаж об этой выставке, опубликованный в нашей газете, был повторен газетами Москвы и Праги).
Разумеется, многие из вас помнят богатейшие выставки работ художников-евреев из России - Левитана, Антокольского, Пастернака, Пэна, Альтмана, Лисицкого, Тышлера... Потом фотоэпопею Евгения Халдея. Потом открывшую для нас имена виднейших американских портретистов и лица людей, занимавших значительное место в армии, флоте, да и во всей молодой истории США выставку еврейского портрета, потом..., потом...
Большой интерес вызвали выставки, познакомившие нас с жизнью и искусством евреев горских, грузинских, бухарских, африканских... Огромное впечатление на презентации экспозиции, посвященной искусству марокканских евреев, произвел рассказ финансировавшего выставку и открывавшего ее короля Марокко Мохаммада VI о том, как его дед Мохаммад IV твердо ответил гитлеровскому фельдмаршалу Роммелю, потребовавшему списки евреев: «В моей стране живут только марокканцы». И ни один еврей не был выдан фашистам.
Чрезвычайно интересны и познавательны были выставки, посвященные современному искусству, представленному во всем его многообразии и в историческом аспекте тоже. Нагляднейше было нам показано, как и кем рождено было новое бунтарское искусство, откуда есть пошел модернизм. Берлинский Сецессион (что означает - раскол, бунт) возвестил миру о начале новой эры в искусстве, о появлении великих новаторов, возглавляемых славным Максом Либерманом. Но Берлин был не единственным эпицентром этого землетрясения - вторым стал Париж: Пикассо, Матисс, Миро, Брак, а рядом с ними удивительное содружество молодых художников, чьи корни уходили в Россию - Шагал, Сутин, Цадкин, Паскин... Вместе с ними Леже, Делано, Кислинг, Метцинже и Модильяни, великий Амадео Модильяни. Могу себе представить, что будет твориться в Еврейском музее в мае, когда там откроется ретроспектива собранных со всего мира гениальных работ Модильяни.
Рассказывая о музее, нельзя не сказать об Уолтер Рид - театре в Манхэттене, где ежегодно проходит организованный Еврейским музеем в содружестве с кинообъединением Линкольн-Центра фестиваль еврейских фильмов, и в чьей галерее демонстрируются потом кадры из них, описывается история их создания, рассказывается о творчестве режиссеров и актеров. Популярны и выставки этой галереи.
Именно сейчас, как всегда, в январе, ньюйоркцев радует серией замечательных художественных и документальных фильмов знаменитый этот фестиваль. Что, собственно, означает еврейский фильм? - А это кинорассказ о событиях еврейской истории, о еврейской семье, о еврейской жизни во всех ее ипостасях. Или лента создана по книге или сценарию еврейского писателя, либо режиссер, ведущие актеры - евреи. Фильмы всегда вызывают острый интерес, потому что отобраны профессионально и пристрастно из десятков, представленных на конкурс. Это фильмы разных стран и разных десятилетий прошлого века, начиная с лет, предшествовавших Первой мировой войне. И обязательные премьеры - американские и мировые. Одна из них - очень хорошая психологическая французская драма «Почти полный мир» Мишеля Девиля о судьбах, жизненных ситуациях, трагическом прошлом и, конечно же, о любви - тех, кому удалось пережить Холокост. И очаровательая короткометражка-хроника бурных будней магазинчика, торгующего лифчиками, рассказ о доброй и ироничной его хозяйке и ее клиентках: «А ну-ка, покажи, что там у тебя имеется. И это все?»
Большинство лент - и серьезные, и глубокие, и отлично снятые. Слишком часто, к сожалению, с трагическим подтекстом, вот как американская «Судьба и терпение после Холокоста» Менахема Даума, как польская 1933 года «Виленская легенда», как израильская «Чистота» Анат Зурия, а особенно очень страшная чешская восьмиминутка «Терезин» о концлагере, куда фашисты согнали художников, музыкантов, артистов, писателей со всей Европы.
Можно было бы перечислить еще не менее десятка хороших фильмов, но все же остановимся на фильме-шедевре, американской премьере совершенно потрясающей ленты российского документалиста Евгения Цымбала «Дзига и его братья». Я не киновед, но пристрастный, заинтересованный зритель, многие годы за советским кино следивший истово. Убежденно и искренне могу сказать: этот фильм по уровню воплощения сравним с эпохальной лентой Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Дерзкое заявление? Нет. Трезвая, продуманная оценка. Фильм достоин великого кинопублициста, режиссера и оператора, зачинателя и теоретика мирового документального кинематографа Дзиги Вертова (Давида Кауфмана) и замечательных его братьев.
В фильмах Вертова слились воедино высокая художественность, артистизм, дерзость с особой образностью киножурналистики и непревзойденным в своей оригинальности и элегантности операторским искусством. В этом же ключе, но по-иному, проявляя яркую творческую индивидуальность, работал его брат, тоже известнейший документалист Михаил Кауфман. А младший, Борис, уехавший во Францию и осевший там, потом, в годы ее оккупации, вынужденный бежать (с помощью все того же Вэрьена Фрая) в Америку, прославился сначала как ас французского кинодокумента, потом как оператор игрового кино. Знаменитейший американский оператор, на счету которого было более десятка замечательных фильмов, например, «Двенадцать разгневанных мужчин» с Генри Фонда. «Братья, творившие историю кино», - так называют по сей день Кауфманов.
Их очень сложные, их очень трудные драматичные судьбы, их нечеловеческая преданность своему делу, их талант - у каждого своего накала - и отразил в интереснейшем фильме Евгений Цымбал. И как же великолепно он это сделал!
«Человек с кинокамерой» - второе название фильма. Тема раскрыта полностью - объемно и до дна. Ленты Дзиги Вертова называли кинопоэмами. Мне кажется, высокое это звание можно присвоить и новой работе Цымбала.
«Что подвигло вас на создание этого фильма?» - спросила я у Евгения, представлявшего свой фильм на фестивале. - «Все очень просто: пересматривал тонны советской кинохроники, документалистики - скучно, серо. И вдруг - ожог, будто током ударило. Дзига Вертов! Сразу взялся за работу, оторваться от которой уже не мог». Точно так же, как зрители глаз не могли оторвать от экрана. Словом, увидите анонс этого фильма - бегите. Ну, а кассеты, скорей всего, увы, пиратские, наверное, ждать себя не заставят.
Но однако вернемся в Еврейский музей. В конце января, ровнешенько через сотню лет после того, как открыли двери те тесные комнатки Теологической семинарии, музей объявил день, вернее, дни открытых дверей. Народищу - толпы. Какие экспозиции! Собрание дивных ханукальных менор, древней, украшавшей храмы мозаики с выразительными и динамичными иудеями тех времен, изображение которых, оказывается, было возможно еще в III веке нашей эры, богатая коллекция еврейского портрета, в т. ч. уникальный автопортрет Морица Оппенгейма... А на первом этаже продолжена (до 22 февраля - до этого дня будут длиться юбилейные торжества) выставка «Кандинский - Шёнберг».
Еврейский музей ждет вас. Как добраться? Поезда метро 4, 5, 6 до остановки «86 Street», дальше 10 минут пешком до угла 5 авеню и 92 улицы. Вперед!