ПОКАЗАНИЯ СВОБОДНОГО ЧЕЛОВЕКА

Недавнее появление новой книги Г.Сосонко «МОИ ПОКАЗАНИЯ», М., 2003, вызвало огромный резонанс. Этому в немалой степени способствовало предисловие Гарри Каспарова под заголовком «Ода свободному человеку». Тремя словами великий шахматист выразил, на мой взгляд, не только восхищение «неподражаемыми шахматно-литературными эссе», но и воздал должное Западу, в условиях которого сформировалась ментальность свободного человека.
29-летний ленинградский мастер Геннадий Сосонко покинул СССР в августе 1972 года. Он был первым из шахматистов, кому удалось найти щель в непроницаемом "железном занавесе". Произошло это вскоре после так называемого «самолетного» дела. Читатели помнят, надеемся, шумный процесс 1970 года над группой людей, пытавшихся вырваться на свободу. «Можно ли считать страшным преступлением побег на захваченном самолете из фашистского концлагеря? – с таким риторическим вопросом обращался к мировой общественности один из инициаторов побега, известный журналист Эдуард Кузнецов. – Преступны те, кто устроил концлагерь. Преступно людоедское государство, которое закрыло для своих граждан весь мир».
Спустя два года Г. Сосонко оказался на Западе. По мнению Каспарова, «ему посчастливилось уехать в том возрасте, когда советские комплексы еще не успели захватить его целиком. Он смог стать по-настоящему свободным человеком... Он превосходно знает шахматный мир, сам является его неотъемлемой частью, однако именно занятая им позиция независимого наблюдателя, зорко подмечающего и хорошее, и плохое, делает его рассказы такими насыщенными и увлекательными... Хвала Генне за то, что он сумел создать стиль повествования, доставляющий подлинное наслаждение даже самому взыскательному читателю».
Познакомимся поближе с человеком, заслужившим такую высокую оценку сильнейшего шахматиста планеты.
Сосонко Генна (Сосонко Геннадий Борисович), родился 18 мая 1943, Троицк. С 18 августа 1972 живет в Амстердаме (Голландия). До эмиграции был секундантом М. Таля и В. Корчного. Международный гроссмейстер, чемпион Голландии 1973 и 1978 гг. Победитель турниров в Вейк-ан-Зее, Барселоне, Лугано, Полянице-Здруй. С 1995 года капитан Олимпийской команды Голландии. Журналист, литератор, автор воспоминаний, опубликованных в России, Англии, Чехии, Голландии, Польше. Часть эссе вошла в его книгу «Я знал Капабланку...» (РБ, 319). В новой книге «Мои показания» наряду с воспоминаниями о Тале, Ботвиннике, Капабланке, Левенфише, Полугаевском, Геллере, появились портреты Эйве, Майлса, Тиммана, Флора, Корчного, Лутикова, Ваганяна, Багирова, Гуфельда, Батуринского.
Нет пока портретов Каспарова, Карпова, других выдающихся шахматистов. Надо полагать, со временем список расширится, но нисколько не сомневаюсь, что самые лестные высказывания в адрес автора не пошатнут его, как выразился Каспаров, «позицию независимого наблюдателя». Штрихи этих будущих портретов уже сегодня видны в книге. Так, в главе «Путь в бессмертие», посвященной Михаилу Ботвиннику, читаем: «Гарри Каспаров в последнее время воевал со своим бывшим учителем. У них были разные взгляды на будущее шахмат, да и на жизнь вообще. Но они, такие разные, были в чем-то похожи друг на друга непримиримостью, верой в собственную, единственную правоту». И дальше. После высказывания Льва Полугаевского: «У меня нет характера чемпиона, нет воинственности Каспарова, Карпова или Фишера», следует комментарий: «Трудно не согласиться с Полугаевским. У него и впрямь не было холодного блика Карпова, вонзающего в своего соперника сталь клинка. Ни его манеры анализировать, когда поиски истины после окончания партии нередко подменяются доказательствами собственного превосходства... (выделено мною – Р.В.) Не было этого «Я», «Я», «Я», с чего начинается каждая вторая фраза Каспарова, и анализа после партии с ударами фигур по доске и эго противника».
Эти заметки не рецензии, не тем более - реклама. По имеющимся данным, книга разошлась, не успев попасть в магазин. В связи с этим вспоминается штамп советского времени, когда «особо строгие критики» в поисках «пятен на солнце» неизменно отмечали, что «одним из главных недостатков книги является ее ограниченный тираж». И это при том, что шахматная литература издавалась в СССР, как минимум, в 50,000 экз. Что уж говорить о книге Г.Сосонко, тираж которой всего 3000 экз.?!
На мой взгляд, книга является образцом мемуарной литературы. В ней сочетаются интеллект, глубокая проницательность, способность к анализу и обобщению, а самое главное – честная оценка людей и событий. Испокон веков о мертвых принято говорить «хорошо или ничего». Менее популярна мысль французского философа Анри Вольтера: «О мертвых мы обязаны говорить только правду». По свидетельству писательницы Е. Клепиковой (РБ,23), этот принцип давно взят на вооружение ведущей американской газетой «Нью-Йорк таймс». Последователем Вольтера оказался и Генна Сосонко. О людях, покинувших этот мир, он рассказывает как о живых, без хрестоматийного глянца и безо всякого очернительства.
На обложку книги вынесено название последней главы, в которой речь идет о советском чиновнике, почти два десятилетия стоявшем у шахматного руля самой шахматной страны мира. До этого В. Батуринский был военным прокурором, «одним из служителей юстиции в то зловещее время, когда само слово «юстиция» было дальше от своего значения – справедливость, чем когда-либо в истории». Какие же показания дает автор? Он видит себя как бы участником процесса по типу Нюрнбергского 1945-46 гг. над тоталитарной, советской системой. В роли свидетеля приводит неопровержимые факты против одного из представителей этой зловещей системы. Обвинения автора, как мне показалось, вполне аргументированы, нет и намека на личные обиды, хотя и в эмиграции он не переставал осязать «щупальца Москвы». Это одна, на мой взгляд, из наиважнейших глав книги. По убеждению автора: «Батуринский был типичным деятелем сталинского времени, отдававшим системе все силы, всё время, всю энергию. Именно такие, как он, способные, энергичные, рвущиеся вперёд, были двигателем того удивительного государства. Они верили в мифы, созданные властью, при которой началась их сознательная жизнь, и эта мифология прошлого века, сама власть освобождали их от «химеры совести». Работу, которую им поручила партия, они делали не за страх, а за совесть».