АЛЕКСАНДР МИНЦ - ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ

Имя Александра Минца, балетного артиста, постоянно возникало в моих рассказах о петербургском балете. Мой дорогой и незабвенный друг был другом Натальи Макаровой, Михаила Барышникова, Аллы Осипенко, Никиты Долгушина, равно как и других людей искусства, не связанных с балетом, равно как и всех, кто встречался с ним и попадал под обаяние его неординарной личности. Поэтому рассказывая о Минце, я, естественно, буду попутно касаться и судеб его друзей, когда Саша был вовлечен в их жизненные перипетии.
Однажды, приехав в Петербург в конце 80-х годов, я была на концерте Михаила Жванецкого. После концерта, сидя у него в грим-уборной, я слушала интервью, которые он давал не помню для какой газеты. Ему был задан вопрос, как он, приезжая в Петербург, чувствует себя в этом городе сегодня. Жванецкий ответил, что ему недостает тех истинных петербуржцев, которые уехали на Запад, и первым назвал Сашу Минца.
Саша Минц действительно выглядел подлинным петербуржцем. Высокий, длинноногий, элегантный, он держался как настоящий денди, хотя в российский период своей жизни был беден и фрак надевал только на сцене. Помимо всего прочего, или в первую очередь, он был человеком чести, свято чтивший дружеские связи. В конце 70-х годов Макарова попросила его помочь ей восстановить балет «Баядерка», который шел в Мариинском театре, для Американского балетного театра (АБТ). Макарова создавала свою версию балета на основе редакции М.Петипа, В.Пономарева, В.Чабукиани. Минц к этому времени получил приглашение сниматься в фильме о преступном мире Чикаго в 30-е годы. Минцу предложили роль одного из знаменитых главарей этого мира. И Саша отказался: съемки совпадали с периодом постановки «Баядерки». Он очень хотел сниматься, но ведь Наташа, которую он буквально боготворил всю жизнь, его старинный школьный друг, попросила! Правда, он сыграл в спектакле одну из главных пантомимных ролей: Брамина. Минц был одареннейший артист. В Америке я уже почти не видела его танцующим, но в пантомимно-танцевальных ролях он незабываем, за всю свою жизнь я почти не видела равных ему балетных артистов. Когда он уже ушел из АБТ, я точно могла определить, кто из исполнителей его ролей видел его на сцене, а кто нет.
Саша был одним из первых друзей в нашей компании, кто уехал в эмиграцию. Уезжал он, естественно, вместе с мамой. Когда они начали оформлять документы, тут-то и выяснились фантастические подробности Сашиной родословной. И Саша, и его друзья, и я в том числе, знали, что Эмма - мама Саши - разошлась со своим мужем Исааком Минцем и что он живет со своей новой семьей где-то в Казахстане. Саша никогда не видел своего отца и решил перед отъездом все-таки с ним познакомиться. «А он вовсе тебе и не отец», - заявила ему невозмутимо Эмма Менделевна, примеряя перед зеркалом сережки. И рассказала ошеломленному Саше поистине фантастическую историю. Эту историю появления на свет Саши Эмма рассказывала позднее и мне, так что я передаю с ее слов.
В коммунальной квартире, где жили Минцы перед войной, жил гебист, который начал откровенно к Эмме приставать. Встретив сопротивление со стороны Эммы, гебист ее «посадил». Эмма сидела в большой камере, где под полом находилась комната для допросов: там в очередной раз «выбивали» золото у зубных врачей. Сутками из-под пола неслись крики. Но с самой Эммой ничего страшного не случилось. И вот однажды ночью все проснулись от какого-то шума. В зарешеченное тюремное окно увидели, что тюремный двор полон «воронков», куда запихивают выволакиваемых из тюрьмы мужчин. История каким-то образом стала всем известна: уголовники тюрьмы «проиграли» Эмму в карты и собирались убить. Но у Эммы был поклонник, «вор в законе», русский человек Иван Афанасьев. Он выдал уголовников начальству. Уголовников развезли по другим тюрьмам. Как говорила Эмма, где-то в тюрьме она встретилась со своим спасителем и так пылко его благодарила, что на свет появился Саша.
Саша родился с размягченным позвоночником (можно себе представить, что ела в тюрьме будущая мать). Мужественная Эмма укладывала спать новорожденного ребенка на солому, чтобы спинка окрепла. Глядя на прямую спину взрослого Саши, трудно было себе все это представить. Вскоре Эмму благополучно выпустили из тюрьмы. Муж не принял ее с ребенком, и она поселилась у сестры. Я спрашивала Эмму, а что же стало с Иваном Афанасьевым? Эмма сказала, что несколько лет спустя она получила от него письмо, где Афанасьев ей писал, что он на свободе и любит ее по-прежнему, но у него одна дорога в жизни: назад в тюрьму, поэтому он не может связать свою жизнь с Эммой. Саша унаследовал от мужа Эммы отчество и фамилию, а от Афанасьева российский мягкий нос, который, с моей легкой руки, и сам Саша называл: валеночек. Амусин Сашу очень любил (своих детей у них с Лией Менделевной не было), он и воспитывал его вместо отца.
Как я познакомилась с Александром Исааковичем-Ивановичем Минцем-Афанасьевым, не помню. Но когда он заканчивал Хореографическое училище, я уже беспокоилась о его судьбе. Он заканчивал школу как характерный танцовщик, но после окончания школы его почему-то не взяли в театр им. Кирова, хотя он уже на выпуске выделялся благородством исполнения. Саша не был настоящим классическим танцовщиком, но его амплуа явно было намного шире, чем амплуа характерного танцовщика. Думаю, именно эта нестандартность Сашиной явно незаурядной индивидуальности чем-то смущала руководителей театра. Еще на выпускном спектакле его дарование отметил маститый критик Ю.И.Слонимский, который возмущался, что такого оригинального танцовщика не взяли в театр им.Кирова. Минц уехал на два года работать в Петрозаводск. Я навещала Сашу, ездила смотреть его в спектаклях. Вряд ли я увижу еще когда-нибудь такого трогательно-влюбленного Ганса в «Жизели», каким был Минц. Он был моложе Жизели и Альберта, и это придавало иную окраску происходящему на сцене. Казалось, что нежное сердце Ганса разбивалось после смерти Жизели... И во всех ролях, которые он танцевал, он сразу выделялся на сцене среди прочих исполнителей: пластичный, музыкальный, выразительный... Саша танцевал и Макко в «Тропою грома», и романтического Эспаду в «Дон-Кихоте», увлеченного стихией танца, и эксцентрика-артиста в опере «Бал-маскарад».
Через два года Минца взяли в театр им.Кирова. Он исполнял испанские танцы, второстепенные мимические роли, его занимали в своих работах начинающие хореографы. Но талант его в России в полную меру не раскрылся. Возможно, если бы он попал в новую труппу Л.В.Якобсона... Впрочем, что же гадать. В заграничные поездки Минца не брали, что, по понятиям того времени, делало его танцовщиком и гражданином второго сорта. Саша болезненно реагировал на эту несправедливость. Словом, в 1971 году Минц собрался в эмиграцию, в 1972 году его и маму выпустили.
Поначалу Саша преподавал в балетной труппе Миланской оперы, был доволен жизнью, но скучал по друзьям в России. Постоянно звонил мне из Италии: «Как там Маленький Принц?» «Маленьким Принцем» друзья называли Мишу Барышникова, так он и шел у нас под этим «кодовым» названием для конспирации. Ох, уж эти конспирации того времени! Мы мудрим, говоря о самых простых вещах, гебист, который нас слушает, давно уже знает, о чем речь идет, а заокеанский друг еще долго будет ломать голову, пытаясь понять, что ты хотела ему сказать.
В судьбе Барышникова Саша Минц сыграл не последнюю роль. Когда в 1974 году Барышников приехал с гастрольной группой из России в Канаду, Саша уже работал в Американском балетном театре (АБТ). Он незамедлительно прилетел в Торонто, но не только чтобы увидеть дорогого друга Мишу. У Саши было к Мише секретное задание: в Нью-Йорке ему поручили передать Барышникову приглашение остаться на Западе. Саша рассказывал мне об этом довольно сбивчиво, я и не допытывалась, кто конкретно поручил ему эту миссию. Во всяком случае, Наташа Макарова, ближайшая подруга и Минца и Барышникова, которая также работала в это время в АБТ и была уже знаменитой балериной, просила передать Мише, что Лючия Чейс, директор АБТ, готова принять его в труппу и что она, Макарова, будет танцевать с ним первые спектакли. Саша взял на себя это поручение с одним условием: если Миша не захочет оставаться на Западе, он, Минц, не будет его уговаривать: такое серьезное решение Барышников может принять только сам.
Миша был счастлив встретиться со старым другом. Несмотря на бдительный надзор, ничего не боялся и ходил с ним в гости к канадским друзьям Минца. Барышников сделал свой выбор, он был подготовлен к этому решению всей обстановкой в театре им.Кирова, консерватизмом, косностью, отсутствием перспектив на интересную работу. И все-таки решение порвать навсегда с русским балетом и друзьями далось Барышникову с большим трудом. Решившись окончательно, Миша предоставил Саше устраивать свой побег. Саша позвонил в Нью-Йорк...
28 или 29 июня 1974 года Барышников попросил в Канаде политического убежища. Затем уехал в Америку. 28 июля состоялся его триумфальный дебют на сцене «Метрополитен-опера», где они с Макаровой танцевали «Жизель». Когда в 1977 году я приехала в Америку, я чувствовала, что Миша еще относится к прошлому болезненно, я не расспрашивала его о побеге в Канаду. Теперь Барышников спокойно говорит о своей прошлой жизни. В частности, он рассказывал о событиях в Торонто в интервью, которое дал Ольге Хрусталевой во время своих гастролей в Риге в 1979 году. Кстати, Хрусталева, талантливый московский журналист, издатель журнала, - жена еще одного друга Барышникова и Минца - Андрея Кузнецова. Андрей - сын премьеров театра им.Кирова Татьяны Вечесловой и Святослава Кузнецова, танцевал в театре им.Кирова. Когда Барышников не вернулся из Канады, нескольких молодых танцовщиков из театра забрали в армию, в том числе и Андрея Кузнецова. Поскольку танцовщикам балета полагалась бронь, пошли разговоры, задавали неуместные вопросы... Какой-то военный чин на вопрос призывника, почему их забрали в армию, ответил: «А не будете бегать, как Барышников.» Ответ моментально стал широко известен, мальчиков вернули в театр. Приехав танцевать в Ригу, Миша дал интервью единственной русской журналистке - жене своего ленинградского друга, она опубликовала это интервью в Риге и Москве.
Итак, Барышников рассказал Ольге Хрусталевой, что после прощального спектакля русских танцовщиков в Канаде он вышел на улицу и стал раздавать автографы поклонникам, которые ждали его у актерского входа. Подписав уже большое количество программок, Барышников сказал: «Извините, мне надо уйти на несколько минут, я вернусь». И побежал, а поклонники побежали за ним. Все это выглядело комично, Миша начал смеяться. Пришлось ему остановиться и дать еще несколько автографов. Затем он побежал через площадь туда, где за углом дома ждала его черная машина. За ним бросился кто-то из стукачей. Как говорил мне Саша, Барышников бежал так быстро (а это был страшный момент, ведь могли и догнать), что обогнал машину. Машина тронулась за ним следом...В машине Мишу ждали Минц, англичанка, Мишина подруга, которая прилетела на его спектакли в Торонто, кто-то из официальных лиц. Мишу привезли загород на ферму, где они все вместе провели без сна первую ночь. Миша страшно нервничал, пил, мешая все напитки. Утром на трезвую голову начали действовать...
Барышников и Минц несколько лет вместе работали в АБТ. Еще живя в России, я услышала, что Барышников поставил балет «Щелкунчик» на музыку П.И.Чайковского, а Саша Минц танцует Дроссельмейера. Когда Барышников позвонил мне очередной раз из Америки, я сказала ему: «Миша, мы все, Сашины друзья, очень тебе благодарны за то, что ты дал Саше роль в своем спектакле». «Что ты, - ответил Барышников, - это я благодарен Саше, он своим участием создал успех моему балету».
Когда в 1977 году мы с мамой и детьми, в свою очередь, перелетели через океан и вышли из самолета в аэропорту Кеннеди, нас встречали Минц и Барышников. В первый же вечер на квартире Барышникова я увидела фильм, снятый по его балету. Фильм начинался с пролога, где Минц-Дроссельмейер при помощи кукол рассказывает сказку, решает судьбу героев «Щелкунчика». Затем я видела этот балет на сцене с Барышниковым и Минцем, но от того первого в Америке вечера я запомнила только значительное, по-своему прекрасное, трагическое лицо Минца-Дроссельмейера и летящего через весь экран в невесомом прыжке великого танцовщика, Маленького Принца-Барышникова.
Минц-Дроссельмейер в балете Барышникова - по сути самое главное действующее лицо. Во всем сюжете этого балета только два персонажа - Дроссельмейер и Клара - живые люди в мире кукол. Щелкунчик-Принц - фантом, ожившая кукла Дроссельмейера. Между Кларой и Дроссельмейером пропасть даже не лет, а опыта жизни. Наделил ли Минц своего героя любовью к девочке наподобие любви Льюиса Керола к Алисе? Об этом можно было только догадываться. Во всяком случае Дроссельмейер Минца любил Клару не отеческой любовью доброго крестного, его любовь была мучительной. И нельзя было не следить за Минцем на протяжении всего спектакля, стараясь проникнуть в загадочный мир его героя. Подарив Кларе уродливую куклу-Щелкунчика, он настойчиво, вначале как будто совсем невинно с азартом игрока и в то же время с любовью втягивал Клару в историю со Щелкунчиком, устраивал ей испытание любовью.
Барышников - один из очень немногих хореографов, который «услышал» трагическую музыку знаменитого адажио из второго акта (обычно постановщики под «рыдание» скрипок сочиняют просто очередную трудную поддержку ) и поставил не безмятежную детскую сказку, а балет об утраченных грезах. Идиллическая любовь Клары и Принца заканчивается трагически. Под музыку адажио Барышников сочинил трио: Клара, Принц и Дроссельмейер. Дроссельмейер пытается увести Клару, оторвать ее от Принца. Причины, как и все истинные чувства Дроссельмейера-Минца, в балете были недосказаны. Мы ощущали только душевную боль Дроссельмейера и настойчивость, с которой он стремился разрушить иллюзию, им же созданную. Что это было? Ревность? Жалость к девочке, чье испытание любовью зашло слишком далеко? Металась в отчаянии Клара, пробегая мимо Щелкунчика, которого уже не могла увидеть в умиравшем царстве кукол, бросалась с детской надеждой к умному, всесильному взрослому: «Верни мне его!» «Нет, это только сон», - как будто отвечал Дроссельмейер, разводя руками, и отходил печальный и одинокий, бессильный во всей своей мудрости и любви. Конечно, действие было поставлено Барышниковым, но Минц наполнил образ Дроссельмейера особым смыслом. Все, что он делал, каждое его движение, танцевальное или пантомимное, каждый душевный нюанс производили впечатление мгновенной импровизации, рождения образа на наших глазах. Балет снят на видеокассету вполне удачно.
Минц уходил из АБТ и возвращался, он сделал еще не одну значительную актерскую работу. Обо всех нельзя рассказать в статье. Но есть среди них одна необычная: в 1983 году Минц снялся в фильме-балете «Одержимый». В основу сюжета была положена классическая еврейская пьеса Ш.Ански «Диббук». Поставила балет и сняла фильм по заказу американского ТВ Перл Ленг, известная американская танцовщица-модернистка, она же танцевала главную роль. Пьеса была написана по мотивам старинного хасидского предания, жанр балета - мистическая драма о двух влюбленных, Лие и Ханнане. Отец Лии Сендер насильно выдает свою дочь замуж за сына богатых родителей. Ханнан умирает от разрыва сердца. Но и после смерти Ханнана его дух - диббук - продолжает преследовать девушку своею любовью. Бедная Лия только в смерти находит избавление и от постылого жениха, и от влюбленного духа. Минц танцевал роль Сендера. Я не видела фильм, его снимали не один год: постоянно не хватало денег закончить съемки. Но я присутствовала на съемках и могу сказать, что Минц в балете был самой значительной фигурой по пластике, выразительности, значительности созданного образа, артист естественно сочетал иронию и трагическое начало.
Минц много ездил, преподавал в разных театрах и разных школах мира. Я бывала на его уроках. Всегда подтянутый, корректный, он сочетал твердые требования с шуткой и любовью ко всем в классе, танцовщики смотрели на него с обожанием. Минц был из тех взрослых детей в нашем суровом мире, которые умеют только любить и не умеют обращаться с деньгами. Под его большие зарплаты ему открывали кредит банки, деньги он тут же тратил на своих друзей, на книги и пластинки (Саша обожал оперу). Так, например, приехав на работу в Сан-Франциско, он мне писал: «Приезжай, я отделал комнату специально для тебя, тебе понравится». Так он и умер, оставшись должным всем банкам мира.
Последние годы Минц преподавал в Италии, где ему должны были сделать операцию на сердце - заменить клапан. Перед операцией он приехал в Нью-Йорк, который очень любил. По стечению обстоятельств я так и не увиделась с ним перед смертью: у меня гостили петербургские друзья, Минц в последний день перед отъездом был очень занят и не пришел на место назначенной встречи. Последний вечер он провел в «Русском самоваре», куда пришли его друзья, в основном американцы. Выглядел молодо, был красив, весел... Танцевал, даже немного пил. Дальнейшее известно со слов итальянского танцовщика, который сопровождал его в поездке. Услышав, что Саша вернулся домой, Энрико зашел к нему в комнату: Саша ходил по комнате, прижимая руки к сердцу. «Болит, - сказал он, - но ничего, ничего». Когда Энрико опять заглянул к нему, Саша стоял на коленях на полу, изо рта хлестала кровь. Как потом объясняли, разорвалась аорта.
Приблизительно в то же время, в ночь с 29 на 30 апреля (по американскому времени) 1992 года, в Риме наш общий друг, бывший премьер театра им.Кирова Святослав Кузнецов, очнулся от наркоза после операции на сердце, улыбнулся медицинской сестре, пошутил насчет своего состояния и умер от начавшегося пятого инфаркта.
Хоронили мы Сашу на еврейском кладбище в Нью-Йорке недалеко от могилы Эммы Менделевны. На прощании в погребальном доме были Макарова и Барышников. На похороны приехали неизвестные мне родственники из Австралии. На кладбище поехали немногие. Когда гроб опустили в землю, мы с подругой Зоей Лымарь-Красновской, с которой Саша еще учился в балетной школе, первыми бросили землю и даже цветы на крышку гроба, несмотря на возмущение родственников: они по еврейскому обычаю должны были кинуть землю первыми. Надеюсь, что Бог нас простил, Саша был мне в Америке как брат, одним из ближайших друзей, незабвенный мой Саша Минц - золотое сердце.