Шпион

(Социалистический реализм)

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Был темный вечер. Всполохи зарниц высвечивали крыши домов, флагшток на башенке горсовета, купол драмтеатра, сиротливую луковицу бывшего храма, а ныне склада горторга, причал и бетонный забор, за которым прятались хоромы нашего НИИ, некогда принадлежавшие женскому монастырю. Где-то на окраине города в районе частного сектора заходились лаем дворняги. Стрелка барометра стремительно падала вниз. Надвигалась гроза. Плечо немилосердно ныло. Что может случиться хорошего в такой вечер? Понятное дело, что – ничего.[!]
Труп сидел с тыльной стороны вентиляционной трубы бомбоубежища. Свет карманного фонарика выхватил из темноты кирзовые сапоги, грязный ватник, кадыкастую шею, застывший оскал черного рта и разбитое в кровь лицо. Тело почти остыло. Я опасливо обшарил лучом света заросший лебедой холм и присвистнул при виде сорванного замка. Металлическая дверь бомбоубежища бесшумно открылась на смазанных петлях, аварийная лампочка отбрасывала красный свет на кирпичные стены старинной кладки и стертые ступеньки, уходившие в бездну колодца. От тишины и неподвижности стало не по себе. Я накрыл труп куском брезента и отправился в левое крыло НИИ.
- Хорошо, что зашел, Лазарь Семеныч, - поднял голову от бумаг Директор и помассировал затекшую шею. – На днях комиссия из области неожиданно нагрянет, - он покосился на батарею телефонных аппаратов, подумал и положил таблетку валидола под язык. - Ты уж проследи, чтоб на твоем участке был полный ажур.
Я вернулся к вентиляционной трубе и перетащил труп в хозблок. Закопал его, как мог, навалил сверху пустую тару и тщательно ликвидировал все следы. Вокруг не было ни одной живой души.
- Семеныч, ты где так ботинки вымазал? – остановила меня в коридоре главного здания Уборщица.
- Опять пожароопасную упаковку из-под комплектующих бросили возле трансформаторной будки, - проворчал я, удивляясь собственной находчивости.
Под каменными сводами кабинета было тепло и уютно. Из радиоточки в красном углу тихо громыхал «Марш юных ленинцев». Я смахнул со стола яблочные огрызки, опорожнил пепельницу в мусорное ведро и перечитал прошлогоднюю стенгазету, посвященную Дню пограничника. Выписанные красной тушью строки моего стихотворения, как всегда, подействовали успокаивающе:

«В лифте крадется коварный злодей,
Надо его обезвредить скорей!»

Я позвонил на проходную, выслушал отчет Вахтера и мучительно задумался. Не каждый день находишь на территории тщательно охраняемого объекта трупы посторонних лиц без документов. Я отпер дверцу сейфа и проверил его содержимое. Потом пересмотрел бумаги еще и еще раз, переворошил содержимое ящиков письменного стола, обшарил все углы в поисках схемы подземных тоннелей бомбоубежища и плана эвакуации, не нашел и всерьез разволновался.
Когда-то в наших краях добывали серебро. Породу выработали, а шахты остались. Монахини использовали заброшенные тоннели для тайных сношений с мирским населением, во время нападения неприятеля в них скрывались защитники города, а в наше время катакомбы объявили бомбоубежищем. И вот, пожалуйста: труп возле вентиляционной трубы и таинственное исчезновение важных документов! Не иначе как на родном предприятии завелись убийцы, воры и вредители, одним словом – наймиты мирового капитализма. И это накануне внезапного прибытия областной комиссии!.. Я принялся мысленно перебирать личные дела сотрудников НИИ, примеряя каждому шапку шпиона, и чуть не опоздал на репетицию драмкружка.
Режиссер сновал по сцене, безжалостно драл гриву рано поседевших волос и плачущим голосом просил Примадонну:
- Клавочка, ну, пожалуйста, сосредоточьтесь! Представьте, что вы – простая ткачиха и всем сердцем любите шахтера - передовика производства! Клавочка, ну, напрягитесь, изобразите страстную любовь, покажите мне социалистический реализм!
Клавочка мычала коровой. Я на цыпочках пробрался на сцену, по дороге дружески пожал руку Инженера, который играл в спектакле мудрого парторга.
- Гриша, как ты думаешь, - спросил я его шепотом. – Что интересного могут найти в нашем городе шпионы и наймиты мирового капитализма?
ДЕНЬ ВТОРОЙ
После грозы утро блистало неземной чистотой. В городе ощущалось предпраздничное настроение, как бывает всегда накануне визита важных комиссий. Бригада маляров, не спеша, красила забор, за которым прятался долгострой детского садика. Длинная очередь опоясывала универмаг, ждали к открытию подвоза чего-нибудь.
Борясь с тревожными мыслями о коварных злодеях и окровавленных трупах, я плелся по Коммунистической улице. Возле отделения милиции, расположенного в здании бывшей гимназии, на мое плечо опустилась тяжелая ладонь.
- Здрасьте, дядя Лазарь! – расплылся в улыбке Лейтенант.
Вот паршивец, как же он узнал меня, если я поднял воротник плаща болонья и надвинул шляпу на самые брови? Я подал Генке условный знак разведчиков и скрылся в подворотне.
- Дядя Лазарь, вы чего? – догнал он меня в проходном дворе.
- Что у нас в городе с преступностью? – задал я ему вопрос в лоб.
- С преступностью у нас хорошо, - удивился он. – А вам зачем?
- Понимаешь, стенгазету делаю на злобу дня, - ощутил я гордость за собственную находчивость. – Интервью у тебя хочу взять.
Лейтенант расправил плечи и с готовностью выпалил:
- По показателям наш город на первом месте в районе. Сами знаете, городок закрытый, маленький, никаких громких дел. Так, мелочи всякие: мелкое хулиганство по пьянке, драка на танцплощадке или семейное мордобитие по той же причине. Раскрываемость – 99%. То есть почетное знамя соцсоревнования крепко держим в руках. Так и напишите, дядя Лазарь.
Я пожал руку Лейтенанта и пообещал поместить в стенгазете его фотографию.
На территории НИИ все было спокойно. На лестнице меня догнал Начальник экспериментального цеха и по секрету сообщил, что сегодня начнутся полигонные испытания Изделия, и, если все пройдет хорошо, то кое-кто получит к Новому году премию. Я не устоял перед соблазном и подписал бумажку, которую он мне подсунул, о соблюдении на полигоне мер противопожарной безопасности.
Выпив чашку растворимого кофе и выкурив сигарету, я заполнил форму №186/15 по поводу навески нового замка на дверь бомбоубежища и бдительно обошел здание НИИ на предмет обнаружения очагов возгорания. Чертежники в трапезной баловались чаем из электрического чайника, пригрозил им выговором. В ризнице, где сидела бухгалтерия, конфисковал очередной обогреватель. Разогнал курильщиков из подклета и записал всех нарушителей поименно. Пересчитал инвентарь пожаротушения в молельне и выяснил, что одно ведро опять куда-то делось. В коридоре столкнулся с Особистом.
- Что-то вы, Лазарь Семенович, сегодня бледны, - улыбнулся он специальной особистской улыбкой. – Уж не случилось ли чего-нибудь?
- Геморрой замучил! – бодро отрапортовал я, надеясь, что ни один мускул не дрогнул на моем лице.
Он глянул на часы, а я нырнул в южный переход, прошмыгнул мимо келарной и спрятался в своем кабинете. По радиоточке передавали «Турецкий марш». Я достал блокнот и записал в него подозреваемых. Список получился длинный, потому что подозрение падало на всех, и в первую очередь на Директора, Особиста, Начальника цеха и Уборщицу, так как у них имелись дубликаты ключей от всех помещений НИИ. Их имена я подчеркнул жирной линией.
На полигоне, который располагался на месте монастырского кладбища, стоял страшный грохот. Бункер, переделанный из часовни, ходил ходуном, выхлопная струя била из дверного проема метров на двадцать. Группа спецов задумчиво наблюдала за работой Изделия, любовно называемого в народе «Пал Палыч», а в официальных отчетах именуемое «ПП – Пылесос Промышленный». Один из спецов щелкнул тумблером и гаркнул во внезапной тишине:
- Опять смежники схалтурили! И система топлива не дает нужной тяги, надо переходить на чистый спирт!
Все одобрительно загудели и склонились над Изделием, полностью игнорируя мое присутствие. Я послонялся по полигону, почитал надписи на уцелевших памятниках и с чистой совестью завершил рабочий день. По дороге домой заглянул к Лейтенанту.
- Зайдем-ка ко мне, Гена, разговор есть, - решился я приоткрыть ему тайну, понимая, что в одиночку с коварным убийцей, вором и вредителем не справлюсь.
Мы уютно устроились на кухне за столом, накрытым вытертой клеенкой. Я смахнул яблочные огрызки и опорожнил пепельницу в мусорное ведро. Из продуктов в буфете были только «Барбариски», быстрорастворимый вермишелевый суп и сухой кисель. Гена согласился на «Барбариски».
- Гена, как у нас обстоят дела со смертностью среди мужского населения? – начал я издалека.
- Мрут, конечно, - удивился он. – На Земле стопроцентная смертность. Вы чего о смерти заговорили, дядя Лазарь? Вы ж еще не очень старый. Мать говорит, вас еще женить можно.
- А люди не пропадали на днях? – спросил я и испугался: Гена выплюнул конфету и преобразился в Лейтенанта.
- Гражданин, пройдемте в отделение! – поднялся он с табуретки и одернул китель.
- Гена, ты чего? – прохрипел я. – Мы ж с твоей матерью за одной партой сидели.
Я собрал волю в кулак и доходчиво изложил ему всю историю, упирая на то, что труп накануне внезапного приезда областной комиссии означает для города стопроцентную потерю почетного звания победителя соцсоревнования в борьбе с преступностью. О пропаже схемы эвакуации не упомянул, чтобы не подрывать свой авторитет. Лейтенант загрустил и сунул в рот еще одну «Барбариску».
- Что ж делать-то будем? – шмыгнул он носом. – Я доложить должен по уставу, а иначе «кирдык башка».
- Не переживай, - воодушевил я его. – Труп может потерпеть до отъезда комиссии. Шпиона будем искать сами! Или мы глупее паровоза?
Гена заверил, что мы умнее паровоза, и изложил несколько версий убийства потерпевшего. Версии были малоубедительными, скорее даже фантастическими, с привлечением иностранных подводных лодок, переодетых негров и невидимых человечков. Я снисходительно похлопал его по плечу и огласил свой список подозреваемых. Он долго смеялся и выдавил из себя через силу, что весь город не может состоять из одних шпионов.
- Как выглядел труп? – утер он слезы и сосредоточился. - Особые приметы не заметили?
- А как же, - содрогнулся я от воспоминаний. – Все лицо в крови, а в остальном труп был обычный, в кирзовых сапогах, ватнике, с недельной щетиной и сивухой от него попахивало...
- Какие же это особые приметы, - разочарованно протянул Генка. – У нас в городе каждый второй так выглядит. Вы, дядя Лазарь, лучше вспоминайте.
- Ну-у, - напряг я извилины. – Нос у него был, глаза, рот, уши...
- Будем составлять фоторобот, - воодушевился Лейтенант. – Сходим к Художнику, он стены в городском музее реставрирует, за бутылку поможет.
Мы еще немного поговорили, и я вспомнил, что опаздываю на репетицию драмкружка. Инженер на репетицию не пришел, Клава вязала на спицах что-то большое и коричневое. Режиссер опять дергал себя за волосы и заламывал руки, но уже в мою сторону:
- Лазарь Семенович, пожалуйста, сосредоточьтесь! Представьте себе, что вы страстно влюблены в ткачиху! Покажите мне социалистический реализм!
Я честно ревел раненым носорогом.
- Стоп!!! – еле сдерживаясь, заорал Режиссер. – Лазарь Семенович! Голубчик вы мой! Ну, вообразите себе, что вы безумно любите Клаву! Так любите, что не остановитесь перед любым преступлением, даже убийством!
- Клава, - тихонько спросил я Примадонну, когда Режиссер немного остыл. – Ты в частном секторе посторонних шпионов и наймитов мирового капитализма не замечала?

ДЕНЬ ТРЕТИЙ
В городе царил трудовой энтузиазм. Электрики вкручивали лампочки в уличные фонари. Бригада ремонтников с помощью надсадно пыхтящей помпы откачивала глубокие лужи на центральной улице, мелкие – просто закатывала горячим асфальтом. Обвалившуюся штукатурку на фасадах зданий затягивали праздничными транспарантами. В хозмаге женщины давились за стиральным порошком и туалетной бумагой. По всем приметам комиссию ждали со дня на день.
Я тоже внес свою лепту во всенародное дело и сделал в кабинете генеральную уборку. Когда смахивал пыль с лампы дневного света, задел прошлогоднюю стенгазету ко Дню пограничника. Лист ватмана упал, а под ним обнаружилась пропажа: схема подземных тоннелей и план эвакуации. Радости моей не было предела! Я тщательно изучил карту лабиринта и слегка приуныл: в монастырь можно было добраться практически из любой точки города. Чтобы развеяться, пошел в хозблок проверить сохранность места захоронения постороннего трупа. Меня ждал сюрприз: труп куда-то делся.
Пустая тара валялась по всему помещению, могила была пуста. И это накануне прибытия областной комиссии! Совсем распоясались наймиты мирового капитализма! Я прибрал тару и, заполнив на проходной форму №6/208 на предмет плохого самочувствия, покинул Объект. Вахтер заговорщицки подмигнул мне на прощанье и поманил пальцем.
- Лазарь, ты с Клавкой не того... Муж у нее ревнивый... И вообще, поосторожней. В городе, говорят, шпионы и наймиты развелись. Спасу от них нет. Все закрома Родины разворовали.
Я пулей ворвался в комнату Лейтенанта.
- Генка, - потряс я его за плечо. – Просыпайся, шпион не дремлет!
- Вы чего, дядя Лазарь, - с трудом разлепил он глаза. – Я только что с дежурства.
- Генка, - стянул я с него одеяло. – Ты матери о шпионе рассказывал?
- Одеяло-то отдайте, - обиженно засопел он, покрываясь смущенным румянцем.
- Та-ак, - обессиленно опустился я на стул. – Плохо дело. Весь город знает, что в округе орудует наймит. И труп исчез в неизвестном направлении.
Генка мигом проснулся и в одних трусах забегал по комнате.
- Ой, что делать будем, дядя Лазарь? – всплескивал он мосластыми руками.
- Не суетись, - успокоил я его. – Возьмем инициативу на себя и быстренько вычислим шпиона. По своим каналам что-нибудь узнал?
- За последнюю неделю умер один человек: бабка Аглая от паралича, - доложил Лейтенант, вытаскивая из-под меня свою одежду. – Заявлений о пропаже населения не поступало. У меня – все.
Я до предела напряг мозг, даже плечо заныло.
- Гена, шпиона может интересовать только самое ценное в городе – наше Изделие. Будем его скрытно охранять.
Гена изображал безутешного родственника, чья прабабушка была захоронена на территории охраняемого объекта. Он стенал, я скорбно поддерживал его под руку. Мы возложили букетик травы к подножию уцелевшего памятника. Спецы возились в бункере, Изделие ревело, подобно реактивной ракете. На нас никто не обратил внимания. Тут я вспомнил, что опаздываю на репетицию драмкружка.
Все были в сборе. Режиссер опять переживал больше всех, уродовал прическу и заламывал руки в экстазе перевоплощения. Мы старались изо всех сил. Клава мычала, я ревел носорогом, Инженер громыхал шиферным листом. Когда Режиссер устал кричать «стоп» и равнодушно махнул в нашу сторону рукой, я отвел его за кулисы и, изображая разведчика по системе Станиславского, спросил:
- Не подбросите ли идейку, Лев Львович, как распознать переодетого шпиона?

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
В воздухе попахивало нервозностью, переходящей в легкую панику. В парке высаживали траву и чистили кепку на голове бронзового Ленина. В гастроном выстроилась километровая очередь за маслом. На работе все носились по коридорам, как угорелые. Двери келий хлопали, в главном приделе непрерывно шли собрания актива, парткома, комсомольской ячейки и профсоюза. Радиоточка надрывалась от бравурных звуков марша «Прощание славянки». Репетицию драмкружка отменили. Судя по народным приметам, комиссию ждали с часу на час.
Лейтенант поджидал меня у проходной. Мы бодрым шагом добрались до городского музея, расположенного в здании бывшей богадельни. По винтовой лесенке мы спустились в подвал. На штукатурке проступали дивные лики святых угодников. У дальней стены при свете керосинки трудился богомаз в дырявом балахоне. Его лица я не разглядел из-за налепленных пластырей.
Я вынул из кармана бутылку водки. Художник достал армейские кружки. Гена пить отказался по служебным соображениям. Я пригубил, не злоупотребляя, чтобы не подорвать авторитет перед подрастающим поколением. Через полчаса напряженной работы на листе писчей бумаги проступил фоторобот. Лейтенант посмотрел и ахнул:
- Да это же вылитый Секретарь горкома!
Мы еще поработали с Художником и выдали новую версию.
- На Начальника паспортного отдела похож, - забраковал Гена.
Богомаз от усердия прихлебывал водку, как чай. Карандаш в его руке летал уже не так проворно. Я напрягал зрительную память, даже плечо заныло. Третий вариант дался с большим трудом. Лейтенант долго вертел в руках лист бумаги.
- Толя, да это твое лицо, если пластыри снять, - удивленно протянул он. - Ты, кстати, где так измордовался?
- Мужики! – торжественно объявил Художник, слегка покачиваясь на ящике из-под пива. – Вы не поверите, но когда ко мне в гости пришел этот, как его... Нам не хватило... Мы спустились вниз и пошли в сторону склада портового буфета... Но заблудились. Я где-то упал... Вышел в поле... Там и завалился в какую-то яму. А меня землей засыпало и коробками забросало. Ураган приключился, пока я спал... Насилу выбрался на белый свет и добрался до склада портового буфета...
Длинная речь утомила Толю, он закрыл глаза и повалился на спину, гулко треснувшись затылком о кирпичи. Мирские звуки в подвал не проникали.
- Дядя Лазарь, - вдруг хихикнул Генка. – А ведь это вы его похоронили. Выходит, зря шпиона искали.
Достойный ответ придумать не удалось, поэтому я поднялся на ноги, отряхнул плащ болонья и предложил:
- Ну, по домам, что ли? Художника только положим поудобнее.
- Дядя Лазарь, - испуганно проговорил Гена, приподнимая того за плечи. – Да он не дышит совсем. Пульса нет! И кровь на голове! Убился!!!
Я струхнул не на шутку, но не показал виду.
- Спокойно, Лейтенант! – поднял я воротник плаща и надвинул шляпу на брови. – Я знаю, как подземным ходом выбраться к вентиляционной трубе бомбоубежища горкома!
Была темная ночь. Окна горкома, ранее принадлежавшие патриаршим палатам, светились ярким светом. По радиоточке передавали «Свадебный марш» Мендельсона. Приезда областной комиссии ждали с минуты на минуту.