ДАР СЕЗАМА

Пластиковая сумка с антресолей беззвучнно шмякнулась на голову, не убив - но то было знаком: привести в порядок шкаф очень даже пора. Мероприятие обозначилось в повестке дня как безотлагательное, скажу круче - как приговор тряпичникам, потерявшим чувство меры в ублажении себя барахлом, которого не сносить за целый век! Ну киньте в меня чем-нибудь нетяжелым, кто хочет притвориться безгрешным...
Стала сортировать: вот это пойдет в пользу бедных - откочует в импровизированную бесплатную «комиссионку» на третьем этаже ментальной клиники, где имею честь работать. Контингенту печальных «домов для взрослых», несчастным душевнобольным, о которых никто, кроме государства, не печется, любая простенькая даровая шмоточка - радость. А вот эти вещи, более стильные, подождут ближайшей оказии и поедут с добрыми людьми в Россию, где дочки подруги устроят очередной дикарский танец возле вороха «загармоничного»...
Подзабытый рукавчик аметистового цвета выглянул из трикотажно-текстильной горы - и я обомлела: любимый чистошерстяной костюм, который не пропускала восхищенными комментариями ни одна американка-модница! Пару раз просто-таки на улице останавливали: «It is so beautiful!” И с чувством плохо объяснимой гордости приходилось рассказывать, откуда сие привезено: настоящий московский пошив, фабрика «Красная заря»! На лицах представительниц Нового Света мелькало недоумение: они явно не могли уловить зависимости между драматичным эмигрантским прошлым, вынудившим нас к побегу из страшной Московии, и отменным качеством тамошнего изделия. Дамы начинали сложную мыслительную работу. Чтобы ее облегчить, но не лезть в большие дебри, я добавляла: «Ткань вообще-то японская, только сшито в России...» Боюсь, что это запутывало бедняжек еще больше. Однако дело в данный момент, в момент уборочной страды, было не в историко-политических коллизиях - вопрос ставился сугубо практически: куда его теперь? Уже, увы, не влезть - а целехонек и нов, как назло. Но отдать? Это же реликвия...
Подустав от перебирания антресольных залежей, я присела и элегически завздыхала. Чего в этих вздохах скрывалось больше - сожаления о том, какими мы были юными и стройненькими, или ассоциаций иных, поглубже, не знаю. Но воспоминания, уж простите за банальность оборота, нахлынули...
В августе 1989 года, после семейного отдыха в тогда еще советской, но уже ощетинившейся Прибалтике, мы прибыли в Москву - и почти просто так забрели на улицу Чайковского. Забрели, повторяю, от балды - никакой отъезд в головах покуда не рисовался, идиотизм совкового сознания все еще грел и баюкал... Увидев, какой длины очередь стоит у американского посольства, мы смутно поняли, что номер с «отсидеться до лучших времен» не пройдет. Определенно не худшие сыны имперского монстра, любящие советскую родину явно без взаимности, собрались с чадами и домочадцами в дальние края массово и организованно - посему до этих самых прекрасных времен доживать оказывалось явно не с кем... Мы поняли, что уходить отсюда, в очередной раз себя обманывая, не следует. Полдня промаялись под стеной в общей куче измотанных сограждан. Пятилетний сын от тоски пинал пустую молочную картонку и хныкал. Наконец нас вписали в какую-то очередь под номером семнадцать тысяч столько-то и пообещали, что открытка с приглашением на интервью придет по почте. Почти поверив этой малонаучной фантастике, мы с богом и отбыли в свою Азию.
Можете удивляться, но открытка вскоре-таки прибыла - с конкретным сообщением: «Очередь сломалась». Не знаю уж, чья щедрая рука позаботилась о том, чтобы это написать и опустить в почтовый ящик (всем семнадцати тысячам - это ж какую прорву денег на почтовые расходы надо было ухлопать...) Признаться, никакого крушения надежд мы не ощутили: в ту пионерскую честную очередь особой веры не было с самого начала. Зато теперь стало ясно: нужно пробиваться в американское посольство самим и любой ценой добывать себе вожделенный компьютерный номер, означающий: вызовут. Соответствующая информация циркулировала по хлебному городу Ташкенту вовсю. Нашлись родственники друзей, сумевшие осуществить данную операцию по какой-то наводке - и вскоре мой муж, которому понимающее гуманное начальство срочно нарисовало командировку, уже летел в престольную снова.
В его записной книжке значился контактный телефон некой девушки, которая за вознаграждение заполняла для «подавантов» необходимые анкеты-челобитные. Кроме того, опытные предшественники объяснили: за проникновение в посольство нужно дать отдельные деньги армянской мафии, которая заправляет кусочком асфальта перед заветным входом. Проникнуть в посольство на дурика нечего было и думать, ребята честно предупредили: пришибут. Для мужа моего, человека тихого, незлобивого и неделового, все это прозвучало гулом потустороннего ужаса: опыта давания на лапу он в своей жизни таинственным образом избежал, взаимоотношений с мафией, этноса и темперамента любого, - тем более. А теперь получалось так, что выходить на жутких мафиози да еще и подмазывать их - ему!
Но пить боржом оказывалось поздно, сценарий ненаучно-фантастического кино раскручивался - и вскоре слегка заикающийся от робости Марик уже набирал телефон контактной девушки, которая согласилась встретиться. Оказалась она отчего-то сердитой - видимо, сочла, что этот еврейский Алеша Карамазов мог бы в грубое мужское дело не соваться и на отвал за бугор не замахиваться вообще. (Она, что ли, квотами распоряжалась?) Так или иначе, поняв, что серьезные структуры не хотят иметь с ним дело, Марик прибег к последнему отчаянному аргументу - назвал имена не корысти ради пославших нас ребят, седьмой воды на киселе. Девица слегка смягчилась - видимо, убоявшись за авторитет своей подпольной фирмы. Ее канцелярские услуги стоили терпимо - но основная сумма, припрятанная глубоко в сокровенном внутреннем кармане, ждала, ждала свою мафию...
В одно из зябких сентябрьских утр, очень-очень рано, невыспавшийся муж появился перед американским посольством и увидел на отрезке асфальта перед нейтральной полосой зеленой травки одного-разъединственного симпатичного парня с родным библейским лицом. Тот выглядел не то что невыспавшимся - не спавшим вообще. «Вы сюда?» - само собой выскочило у мужа. - «Сюда...» - последовал странно уверенный ответ. Ничего не оставалось, как задать еще один смешной, чисто советский вопрос: «Вы последний?» - «Я первый, - наивно произнес парень. - Я с вечера занимал и не уходил...»
Мафия явилась на работу позже - в девять, аккурат тогда, когда коридоры посольства заполняются запахом нормального кофе и американские служащие приступают к трудовой деятельности. Ее, мафии, было не так чтобы очень много - но она оказалась бешеной. Услышав от чудака, который что-то там такое занимал с вечера, младенческое: «Я первый!» - братья-армяне враз озверели и начали молотить его с абсолютно животной яростью. Страждущий народ, которого собралось уже порядком, смотрел на это с ужасом и оцепенением, но не двигался: какой чукча тут начальник партии, было известно всем... Застыл и мой супруг - не по малодушию, а от покорного осознания, что при своем субтильном телосложении и отсутствии борцовских качеств таких зверей ему не одолеть - даже в паре с несчастным собратом.
Только одно существо наблюдало эту жуткую сцену почти безмятежно - постовой милиционер у дверей обители заокеанской справедливости. Видимо, по инструкции ему полагалось охранять именно дверь, а не что-то другое - вот он и не торопился хвататься за рацию, продолжая глядеть на происходящее с мягкой улыбкой. Служака при исполнении явно испытывал кайф от созерцания того, как не безумно любимые армяне метелят конченого, категорического врага, споившего и разорившего горемычный российский народ...
У страха большие глаза - и длинные ноги. Выведенный из столбняка неведомо какой силой, Марик ринулся вперед, одолел не занятую борющимися сторонами территорию - и в секунду оказался возле хранителя святых врат. Милиционер был большой, краснолицый, упитанный и, повторяю, выглядел не чудовищем, просто обаяния классического дяди Степы оказался несколько лишен. На появившуюся перед ним особь он взглянул незло - скорее, с любопытством: что за букашка такая решилась на полет перед самым моим августейшим носом? То, что бедный муж понес в следующий момент, можно было вымолвить только в состоянии сверхстресса либо уж в полном бреду: «Ой, вы видите, они тут дерутся, а мне завтра уезжать... А я не знаю, что делать... Вы не скажете, как туда можно пройти?» Поручиться за то, что не добавил «дяденька», человек по прошествии лет не может. То есть почти наверняка добавил... Простой русский дяденька смерил этого бедного обезумевшего жиденка взглядом, полным великого, величайшего, вселенского недоумения - и произнес оторопело то, чего от него не ожидали ни камикадзе-проситель, ни братья-армяне, ни он от себя сам: «Ну проходи...»
Несколько шагов на ватных конечностях - и вот уже существо, еще минуту назад безликая часть бесправной толпы, а сейчас соискатель права на интервью в посольстве США, потрошит карманы перед турникетом, звеня мелочью и ключами, а дюжий морпех из внутренней охраны кричит во все горло: «Сумку - нельзя!» Сумка полетела на свежую по-летнему травку перед зданием, но охранник этим не удовлетворился - и пришлось зашвыривать дальше, почти под ноги мафии, которая еще не закончила своей разборки с бедным парнем, забавно верящим в справедливость.
А дальше - дальше была проза, которая тем не менее воспринималась как сказка или сон. Муж предстал перед чиновниками посольства, которые звучали не особо приветливо, но и не надменно. Они спросили, чего забредшей душе надобно, все нормально поняли. Успешного прохождения потенциального интервью не гарантировали, но компьютерный номер дали. Шестнадцать пятьдесят - до смерти не забыть это круглое число.
Выйдя на вольный воздух, ошалевший Марик обнаружил сумку, лежащей строго на том месте, где она приземлилась после броска. Видимо, мстить нахалу и конфисковывать его жалкую собственность бандиты побрезговали - или вообще ничего не заметили. Сказка продолжалась: появился пострадавший утренний парень, которому - чудо! - удалось-таки проникнуть в посольство и тоже получить номер.
Когда они, сердечно поговорив, расстались, Марик, еще не полностью унявший противную дрожь, но с проклюнувшимся невесть откуда ощущением светлой радости, осознал, что он обвел мафию вокруг пальца дважды: проник в посольство без высочайшего дозволения и сэкономил деньги. Да-с! Для нас, простаков, всю жизнь живущих на зарплату, это были не жалкие гроши - Сезамовы богатства! Ноги, повинующиеся рефлексу честного добытчика, споро понесли в магазин - и вскоре герой вознаградил себя за только что пережитое наимоднейшими по тем временам часами «Электроника». Ах, если б горемычная мафия знала, на какую сумму оказалась нагрета! Оставалось еще вполне, вполне солидно - и когда в следующем магазине из сгущенного воздуха, чисто по-булгаковски, материализовался женский костюм восхитительного цвета и замечательного покроя, вопроса “брать или не брать?” не возникло.
...Повторяю, ни одна модница в Нью-Йорке этот костюмчик не пропускала - и пару-тройку сезонов я “фигуряла” в свое удовольствие. Потом почувствовала, что при надевании юбки и застегивании жакета требуется слегка задерживать дыхание... Это отнимало дорогое утреннее время, вызывало некоторое раздражение против себя самой - и для сохранения душевного равновесия решено было отправить сокровище отлеживаться в шкафу. До поры до времени: вот станем делать зарядку по утрам, сведем клятые углеводы к нулю... Где она, та пора и то время... Можно было бы, конечно, отдать любимый комплект умелой швее Валечке, которая всегда найдет запасец, чтобы выпустить - много у нее таких, утративших подростковое изящество от объективных трудностей американской жизни... Но беда в том, что еще в Ташкенте, до нашего отъезда, над костюмом на совесть поработал сосед дядя Толя - пожилой немец с малосимпатичным настоящим именем Адольф и великолепными руками мастера. Дядя Толя-Адольф сделал все, чтобы европейский сорок четвертый размер превратился в детский сорок второй, с некоторым даже тяготением к сороковому - во габариты были... Безнадежно.
Печаль моя, ну не голоси...