ТАЙНА ДЕТЕКТИВА

Если посмотреть нынешним критическим оком, то знаменитейший детектив «Имя розы» (книга и фильм по ней) построен на пустом месте.
В самом деле, вокруг чего клубятся зловещие события в средневековом монастыре? Вокруг древней рукописи, которую прячут посвященные и к которой не допускают никого веками. Не то что не допускают, а само существование рукописи является тайной тайн.
Да что ж в ней такого, что из века в век ее таят, из-за нее убивают?
Нет ответа. Потому что вопрос мой лежит совсем в другой плоскости, нежели суть книги. Потому что и суть детектива, и отраженная в нем история человечества заключаются не в отдельной рукописи и ее содержании, а в том, что стоит за ними. То есть в Знании вообще. А Знание - в книге. Отсюда вековой мистический ореол, которым всегда была окутана Книга.
Знание - сила, говорили древние. Сила во всех смыслах. И потому силу эту всегда прятали от других. Прятали люди, прорвавшиеся к власти, сами себя назначившие избранными. То есть правители и подсобные им жрецы. И так крутилось-клубилось веками. Вспомним: на Руси сжигали старообрядческие книги. А священникам-старообрядцам укорачивали или вовсе отрезали языки, чтобы не проповедовали. Чтобы не противопоставляли свое знание, другое знание тому, что принято и утверждено государством и государственной церковью. Хотя, казалось бы, ну что тут такого страшного. Ну выступи с амвона, разоблачи попа-старовера, объясни людям, что староверы уклонились от канона, от истинного знания, потому что на самом деле древние книги пишут то-то и так-то... Ан нет! Сжигали книги и людей живьем, отрезали языки, чтобы ни строчки не сохранилось в мире, ни звука. Потом, уже в 1734 году, Священный Синод запретил печатать древнерусские летописи! Постановив, что летописи полны лжи и позорят русский народ. И так далее. Включая советские времена, когда регулярно - в течение десятилетий - та или иная книга тайной инструкцией объявлялась крамольной, подлежащей изъятию из публичных библиотек. А были и незапрещенные вроде бы книги, но - недоступные практически никому. Для них, запрещенных и незапрещенных, существовало специальное библиотечное (?!) учреждение, именуемое Спецхран.
Смешно было мне, студенту Литературного института, штатному сотруднику газеты «Литературная Россия», члену Союза писателей СССР, читать громадный фолиант - стенографический отчет Первого съезда советских писателей и доклад пролетарского писателя Горького на съезде только лишь в Спецхране! Без права выноса. В каморке. Как будто я подпольщик какой. Причем, читал я его, заручившись документами, что это необходимо мне исключительно по служебной надобности.
Со школьной скамьи все знали, кто такой Чаадаев, но его «Философических писем» никто в глаза не видел. Советская власть вроде бы поклонялась Пушкину и Гоголю, благосклонно относилась к Вересаеву, но знаменитых книг Вересаева «Пушкин в жизни» и «Гоголь в жизни» - не издавала. А сохранившиеся в библиотеках дореволюционные издания опять же прятались в Спецхране.
И разве не вызывает оторопь существование советских людей в информационном пространстве при отсутствии в Советском Союзе закона о печати, о средствах массовой информации? Широкие слои трудящихся об этом и не думали, не знали, не догадывались. Как закрыл Ленин в 1918 году все газеты в России, кроме большевистских, так с 1918 по 1991 год и жили! Я помню, как однажды отчаянный профессор Куницын на каком-то писательском собрании завел с виду невинный, а на самом деле продуманно-провокационный разговор: мол, у нас самые разные законы есть - о водах, о лесах и прочем. Но пора бы озаботиться, дорогие товарищи, и законом о печати... Весь президиум собрания как будто ветром унесло! И начальство понять можно. Ведь, коли оно случайно услышит где-нибудь не те речи, обязано тут же «поставить на место» и «дать отпор». А тут возразить нечего. Сплошная забота о социалистической законности! А по сути - жутчайшая по тем временам крамола.
Книга всегда была связана со свободой слова, со свободой информации. Вот какие не очень уж и оригинальные мысли пришли мне, когда я читал сборник «Библиотечная этика в странах мира», изданный Российской библиотечной ассоциацией. В нем представлены Этические кодексы библиотекарей 25 стран.
А началось все в Америке в 1876 году, 130 лет назад, когда там была создана Американская Библиотечная Ассоциация (ALA) - первое в мире профессиональное объединение библиотекарей. Одним из ее основателей был легендарный Мелвилл Дьюи - изобретатель и разработчик библиотечной классификации, которой пользуются и доныне во всех странах.
Гораздо позже, уже в первой половине XX века, в Америке были приняты первый в мире Этический кодекс библиотекарей и Билль о правах библиотек, где было провозглашено: «Библиотеки являются форумами информации и идей... Библиотеки должны предоставлять материалы и информацию, отражающую разнообразные точки зрения на исторические и современные события... Библиотеки должны бороться с любыми ограничениями на предоставление информации».
В других же странах мира кодексы библиотечной этики приняли лишь в восьмидесятые, девяностые годы XX века и даже в двухтысячные годы XXI века. В Японии - в 1980, в Англии - в 1983, в 90-е годы - в Мексике, Ямайке, Хорватии, Нидерландах, Италии, Швеции, Литве, Швейцарии, в 2003 году свои кодексы утвердили Армения и Франция.
Но для нас важно другое - их принципиальная схожесть. В кодексе библиотекарей Канады утверждается: «Право на интеллектуальную свободу, согласно закону, является существенным для здоровья и развития канадского общества. Библиотекари несут основную ответственность за развитие и сохранение интеллектуальной свободы».
В преамбуле филиппинского кодекса провозглашается: «Библиотекари привержены высоким идеалам служения народу».
Вот так. Не больше и не меньше.
А в Кодексе профессиональной этики российского библиотекаря, принятом в 1999 году, записано: «Библиотекарь рассматривает свободный доступ к информации как неотъемлемое право личности».
То есть отныне и, надеюсь, навсегда и у нас в России сформулирована библиотекарская клятва Гиппократа.
Вот и ответ на тайну детектива «Имя розы». В мире с начала рода человеческого шла и сейчас еще идет непрерывная борьба за свободу знания. И тем самым за свободу человека.
Москва