ЛУБОК вместо СВИРЕПОГО РЕАЛИЗМА

«Возвращение «Тихого Дона», «Возвращение шедевра», «Национальное достояние», «Путин спас «Тихий Дон» - так предварялся на Первом канале ТВ сериал «Тихий Дон» знаменитого и сановитого советского режиссера Сергея Бондарчука, создателя фильмов «Судьба человека», «Война и мир» и многих других.
В итоге - общее разочарование, сарказм и даже возмущение: лубок, лажа, мыльная опера, комикс, гомосексуалист в роли Григория Мелехова, донские казаки хотят пикетировать Останкино... Дочь Михаила Шолохова назвала фильм «развесистой клюквой», газета «Труд» вынесла в заголовок слова зрительницы из станицы Вёшенской, где, кстати, сериал и снимался: «Это ж не «Тихий Дон», а тихий ужас!».
Сергей Бондарчук делал экранизацию романа в конце 80-х - начале 90-х годов на деньги итальянского продюсера Виченцо Рисполи. Главные роли исполнили Руперт Эверетт - Григорий Мелехов и Делфин Форрест - Аксинья. После окончаний съемок продюсер объявил свою фирму банкротом, а пленка стала собственностью банка, который финансировал Рисполи. В 1994 году Сергей Федорович Бондарчук умер.
В 2005 году наше государство выкупило фильм. Режиссер Фёдор Бондарчук, сын Сергея Бондарчука, смонтировал, частично доснял и озвучил российскую версию картины.
С 7 по 16 ноября сериал прошел на Первом канале ТВ. Можно сказать, что смотрела его почти вся страна - первые серии уж точно. И почти вся страна возмущалась.
Конечно, даже хорошее кино может испортить нелепая, фальшивая деталь. А уж в бондарчуковском «Тихом Доне» - ляп на ляпе. Григорий Мелехов в первых сериях без усов, Аксинья с маникюром, в вольно расстегнутой блузке (казачки носили блузки с высоким глухим воротом), с распущенными волосами (замужние казачки без платка на улице не появлялись), донские казаки почему-то говорят на украинский манер «шо», а закадровый голос Никиты Михалкова станицу Вёшенскую называет Вешенской и т.п.
Должен заметить, некоторые профессиональные критики были более или менее снисходительны. Профессионально снисходительны.
«Что касается налёта «голливудщины», то надо смириться с фактом - фильм делался прежде всего в расчёте на иностранного зрителя. Мне кажется, нашу самобытность в её первозданном виде преподносить нельзя. Бондарчук смог слегка «огламурить» «Тихий Дон», и в этом нет ничего плохого, - считает Виктор Матизен.
«Тихий Дон» изначально снимался в расчёте на западную публику,- вторит ему Юрий Богомолов. - Как-то Фёдор Бондарчук обронил фразу, что его отец хотел снимать не историю страны, а историю любви. Возможно, это и есть самая главная ошибка данного проекта. Я вижу лишь лав-стори «Аксинья энд Григорий»... Это очень интересный факт и биографии Сергея Бондарчука, и истории отечественного кино. Именно так и стоило относиться к фильму, а не как к событию мирового значения».
А вот зрители, далекие от профессионального киномира, -непримиримы.
«Это не наш фильм, не российский, не казачий. Это мыльная опера, - отозвался атаман Николай Козицын. - Пускай они играют своих и не лезут в нашу душу. Если нацепить на корову седло, то все равно корова в седле получится».
«Этот фильм - тупик карьеры великого режиссера, - заключил военный историк Николай Белов. - С точки же зрения изучения эпохи и эпоса Шолохова - фильм откровенно лжив и вреден. В лицах актеров нет ни величия героев «Тихого Дона», ни их трагедии. Нам показывают мыльную оперу».
Согласен. Но все равно - градус общего возмущения кажется непомерно высоким, несоразмерным.
Наверно, объяснение в том, что «Тихий Дон» - особая книга для русского сознания. Магическая и в то же время непознанная, как черное зеркало, в котором народ узнает себя, но сказать и сформулировать не может, как так вышло, почему, кто он есть, почему так живет и что будет, если всё повторится. Только смутно догадывается.
Литературовед Э. Гринвуд определил роман как «свирепый реализм». Но ведь он был отражением такой же жизни. Вспоминаются строчки Луговского, написанные в те же двадцатые годы: «Мне страшно назвать даже имя ее - свирепое имя Родины». А советский литературовед П. Палиевский, отталкиваясь от определения Гринвуда, говорил об особом отношении героев романа к смерти. Там смерть не заклинают, не боятся, не плачут, не демонизируют - она там не с косой, а как «метла в жизненном доме». Может и припоздать, но все равно придет, не сегодня, так завтра, и всех подметет, приберется.
Можно ли отношения между людьми там назвать жестокими? Жесток ли, к примеру, Мишка Кошевой, который сплеча рубил пленных? Жестоки ли белоказаки, казнившие Подтёлкова и Кривошлыкова? Или красные казаки, расстреливающие своих же кумовьев из белого стана?
Не знаю. Иногда мне кажется, что слово «жестокость» не исчерпывает всех смыслов и значений того, что было. Может, больше подходит «лютость». Но вдобавок ко всему в той жестокости и в той лютости было нечто обыденное, повседневное, как норма действий. Которая и прорвалась, выплеснулась в кровавом кошмаре гражданской войны. В старом фильме Сергея Герасимова (1957 г.), при всей его коммунистической направленности и стилистике, мощно передана эта жестокая беспредельность, трагедия братоубийства. Тот самый свирепый реализм. И вольно или невольно прорывались в сознание иного советского зрителя крамольные вопросы: «Господи, зачем? Чего ради? Стоило ли оно того?» А здесь у нас лав-стори казака и казачки в макияже. Потому и взрыв возмущения.
Вернусь к заключениям кинокритиков Матизена и Богомолова, к словам атамана Козицына. О «расчёте на западную публику», о том, что «пускай они играют своих и не лезут в нашу душу». Понимаете, они и не лезли. Это русский советский человек Сергей Бондарчук сделал нечто для западного зрителя - как он понимал его, западного зрителя. Это руководитель Первого канала Константин Эрнст и режиссер Федор Бондарчук - тоже наши люди - сделали русский вариант и выдали нам, «влезли в нашу душу». Кстати, большая часть неприятия, на мой слух, вызвана чудовищно фальшивым дубляжем, фальшиво неуместными актерскими голосами. То есть абсолютно местная, тутошняя, расейская работа.
А пресловутый «западный зритель» этого «Тихого Дона» не видел. На Западе картина не шла.
Москва