Памятникомания в России

На прошлой неделе ко мне явились телевизионщики из московского НТВ, чтобы узнать мое мнение о памятнике Иосифу Бродскому, конкурс на который объявлен Альфа-банком. Я понимаю, почему обратились именно ко мне: в Москве у меня только что вышло очередное издание моего исповедального «Романа с эпиграфами» под экстравагантным названием «Три еврея», а там один из евреев – Бродский, которого я хорошо знал еще по Ленинграду. На следующий день – после передачи – мне стали звонить из Москвы, из Питера, даже из Твери: почему я против памятника Бродскому на Васильевском острове?[!]
Причина недоразумения, наверно, в том, что из моего интервью для новостной программы оставили только две минуты: постулаты сохранились, а аргументы исчезли. А меня интересует не столько даже сам по себе памятник Бродскому, сколько памятникомания, охватившая в последнее время всю Россию. Вот, узнаю недавно, что в городе Нарыме Томской области собираются воздвигнуть памятник другому Иосифу, в честь которого Бродский был назван, – Сталину, «самой яркой фигуре, побывавшей в нашем городе» (объяснение властей). С фактами не поспоришь, факты – упрямая вещь, как любил повторять Иосиф Виссарионович: в самом деле Иосиф, тогда еще Джугашвили, был отправлен в Нарым в трехлетнюю ссылку в 1912 году, но спустя 41 день бежал. Чем не причина для увековечения его тамошнего, пусть и кратковременного пребывания? И вот уже глава местной администрации некто Николай Кобелев идет в отделение Союза художников и делает заказ на скульптурную композицию «Молодой Сталин, сидящий на скамейке». Каков полет художественной фантазии, однако!
Мне скажут: есть разница между одним Иосифом и другим Иосифом. Кто спорит! Но есть и нечто общее. А именно бронза, из которой им будут отлиты памятники. Я не против памятников как таковых, но как сделать памятник адекватным человеку, которому он воздвигнут? Пока что один хуже другого. Чего стоит, к примеру, московский памятник всероссийскому барду Владимиру Высоцкому с гитарой за спиной? Слава Богу, Высоцкий не может выглянуть из могилы и увидеть этот свой скульптурный образ. От него за версту разит банальностью и пошлостью.
Или излишне буквальный московский памятник Шолом-Алейхему с фигурами его героев по постаменту. Я вообще не очень понимаю, кому взбрело в голову ставить памятник замечательному еврейскому писателю в Москве, с которой он не был связан ни местожительством, ни сюжетами. Нельзя сказать, что позарез, скорее – по обязанности. Тогда почему не поставить в Москве памятники Шекспиру, Жюль Верну или Гомеру? А коли нет биографических или топографических оснований для такого памятника, то его установка должна быть оправдана эстетически. Увы: чего нет, того нет. Иное дело – памятник Шолом-Алейхему в Киеве: там он на месте, да и на порядок выше по художеству.
О Зурабе Церетели я уж не говорю – он буквально церетелизировал Москву, устроив из российской столицы нечто вроде собственного музея под открытым небом, а теперь пытается произвести художественную (или антихудожественную – зависит от того, как посмотреть) экспансию на остатный мир. Конечно, есть исключения – скажем, шемякинский памятник Петру Первому в Петропавловской крепости. Или шутливый памятник Чижику-Пыжику, который на Фонтанке водку пил (на днях его в четвертый раз похитили, что парадоксальным образом свидетельствует о его популярности). Но это как раз те исключения, что доказывают правило.
Мне скажут, что в конкурсное жюри на памятник Бродскому входят авторитетные люди: от директоров Эрмитажа, Гуггенхайма и Русского музея до главного архитектора Петербурга и главреда «Известий». Включая вдову поэта. Но в жюри памятника Высоцкому тоже входили авторитеты, включая его родню. Это не помогло избежать фиаско – художественного и идейного.
Начать с топографического выбора: памятник Бродскому будет установлен на Васильевском острове. Выбор по близлежащей, а потому случайной аналогии. У Бродского есть стихотворение:
Ни страны, ни погоста не хочу выбирать,
на Васильевский остров я приду умирать...
Умер он, однако, в Нью-Йорке, а похоронен на Сан-Микеле, в Венеции. Еще при жизни Бродского в этом стихотворении видели некий патриотичесий пафос, от которого Бродский всячески открещивался: «Шел к девочкам на Васильевский, написал шутливый стишок...». Более того, тавтологическая патетика стихотворения стала объектом пародийного обыгрывания. К примеру, Сережа Довлатов приводит в своих «Записных книжках» такой диалог:
- Не знаешь, где живет Иосиф Бродский?
- Где живет - не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров.
И то, что шутливое стихотворение Бродского воспринято как завещательное указание, где стоять его памятнику, уже говорит об удручающем буквализме организаторов этого конкурса. Если привязывать его памятник к какому-то определенному месту (что вовсе необязательно), то тогда уж к микрорайну вокруг улицы Пестеля (Пантелеймоновской), где в знаменитом доме Мурузи Бродский жил с 49-го по 72-й год. У меня есть все основания опасаться, что этот буквализм распространится и на художественный образ памятника.
Я не знаю, каким именно он должен быть, но я знаю, каким он не должен быть. Что более всего противопоказано искусству, так это прямоговорение. Тем более в данном случае: из всех русских поэтов конца ХХ века Бродский был самым метафизическим. А потому воссоздание «с натуры» его физического облика было бы ошибкой по определению.
И потом, какой именно физический облик Бродского годится для воспроизведения в бронзе? Возьмем для примера графа Льва Николаевича Толстого. Отстоявшийся в нашем воображении его канонический образ – это глубокий старец с насупленными бровями и огромной седой бородой. Но это совсем не тот человек, которого мы любим за «Севастопольские рассказы», «Войну и мир» и «Анну Каренину». Тогда он был много моложе, сначала были бакены, а потом борода, но вполне умеренная, каштановая, без никакой сединки. А тот седобородый старец, которого мы знаем по многочисленным картинам и скульптурам, давно уже предал искусство анафеме и был в художественном отношении импотентом, все взятые им литературные высоты были в прошлом.
Бродский прожил куда более короткую жизнь, но она резко делится на два периода. Я так и назвал свой очерк о нем -«Два Бродских». Один – в Питере и в первые годы иммиграции – одинокий загнанный зверь и великий поэт. Другой – профессор, общественный деятель, лауреат многочисленных премий, но со все более редкими поэтическим взлетами, что сильно переживал. Сам говорил – на поздравление с Нобелькой:
- Да! Только в стихах – чернуха. И чем дальше, тем черней.
Так что же, изобразить «преждевременного старика» (пушкинское выражение, которое любил повторять рано состарившийся Бродский) с лавровым венком на голове и нобелевской медалью на груди? Однако и памятник юному романтическому пииту был бы художественно неверным решением.
Между прочим, у Шемякина, который не только двойной земляк Бродского (по Питеру и Нью-Йорку), но и принадлежит к тому же поколению (между ними всего три года разницы), есть «Метафизический портрет Иосифа Бродского». В живописи, не в скульптуре. Физического сходства, само собой, никакого, но попытка через визуальный образ постичь словесный предпринята и оказалась удачной. Не знаю, будет ли он участвовать в конкурсе на памятник Бродскому, но именно от Шемякина можно ждать смелого, неожиданного, метафорического подхода к поставленной задаче.
Что я знаю точно, это должен быть памятник стихам Бродского, а не его плоти, которая с годами все чаще его подводила: инфарктник, несколько операций на сердце и проч. А памятник – это память. Артист нам запомнится жестикуляцией и мимикой, поэт – исключительно стихом, словом, языком. Ведь этот памятник – не столько для современников, сколько для потомков, которые, может быть, и стихов Бродского уже не будут читать, потому что время стихов и книгочеев проходит, увы. А коли так, то это должен быть памятник-метафора, а не фотография в бронзе.
Весь вопрос в том, является ли намерение возвести в Петербурге памятник Бродскому данью его памяти и поэзии либо данью моде на памятники, которая охватила сейчас Россию. Что-то вроде лихорадки. Или эпидемии. Даешь памятник? Памятник во что бы то ни стало. По сути, все равно кому. Вот Колчаку памятник недавно открыли в том же Питере.
Не пора ли в таком случае начать возводить прижизненные памятники? Скажем, памятник Путину на Красной площади. На коне, в танке или в самолете. Как герою Чеченской войны. В качестве прецедента и образца.