Жертвы бесамГлава 13. Мэри: «Комплекс изгнания»

Начало см. “РБ” №22-33 (475-486)
«Комплекс изгнания» я ассоциировала с моей свекровью Этери (Эстер) Иосебашвили. В понедельник, 16 мая, на церемонии открытия нового медофиса Нодара в Бруклине она сидела в первом ряду – представительная, все еще красивая в свои 75 лет, гордо улыбающаяся – королева-мать, готовая награждать верных подданных и наказывать предателей. Но в моей памяти воскресало лицо Этери в те дни, когда Нодар, перед отъездом в Америку, продавал свое имущество. Она сидела в полупустой комнате, одетая в старый халат, как бы разом превратившаяся из знатной дамы в бедную местечковую еврейку, и, качая обвязанной платком головой, причитала: «По-полз-ли-и-и!..»
Основное слагаемое «комплекса изнания» - страх перед эмиграцией, которая для евреев почти всегда была вынужденной и даже насильственной. Но страх этот смешивается с горечью, болью, жалостью к себе, ненавистью к гонителям. И, в свою очередь, слагается из множества других страхов, в том числе – страха за жизнь.
«Нас вынуждают сорваться с насиженного места, бросить кровью и потом нажитое добро, оборвать с трудом налаженные связи с сильными мира сего, забыть о покое и безопасности. Нас гонят в неизвестное, – и мы бредем, тащимся, ползем в новую среду с ее новыми угрозами, к новым людям с их непонятными способами хищничества и обмана. Нас превращают из почтенных граждан или бедных, но уважаемых людей в подозрительных чужаков, в жалких пришельцев - нищих, беспомощных, беззащитных, бесправных. И все это страшно, больно, жестоко, бесчеловечно...»
Казалось бы, у Этери, дочери подпольного миллионера, «комплекс изгнания» должен был проявляться с меньшей силой, чем, к примеру, у моей бедной бабушки Лизы. Но в жизни Этери были трагедии, которые вытаскивали древние страхи из глубин подсознания и обостряли чувство хрупкости любых достижений: арест ее отца, который был затем убит в тюрьме (нити хищения и коррупции связывали его с членами партии-правительства); смерть ее мужа Соломона Иосебашвили, которого новый режим в Грузии лишил всех привилегий. Наконец, гибель Гарри, после которой Этери, казалось, не столько ощущала себя деклассированной и обездоленной, сколько получала от игры в эту роль какое-то извращенное наслаждение...
Сейчас все трагедии были позади, и, благодяря успехам Нодара, Этери вновь обрела облик гордой патрицианки. Сидевшие рядом с ней Мзия и юная дочь Нодара Джессика, хоть и шикарно одетые, бледнели по сравнению с этой импозантной матроной.
«Твоя свекровь - просто красавица!» – сказала мне Нина Мельник, которая старательно фотографировала Этери и удостоилась ее высочайшей улыбки.
А Джек Сигал, сидевший рядом со мной, сообщил как бы по секрету: «Мне кажется, твой деверь тоже решил поиграть в политику. Купил новую квартиру на Брайтоне, открыл здесь офис, развлекает людей... Вопрос в том, откуда он берет деньги - из своего кармана или из казны “Рамки”? Американские это деньги или российские?...»
Нодар проводил церемонию с размахом, с учетом всех брайтонских представлений о пышности: щедрое угощение, выступления местных политиков, лотерея продуктов фирм-спонсоров, музыкальные номера. Следав несколько снимков и записав в блокнот наиболее удачные или наименее пошлые изречения выступавших, я теперь сидела где-то на задворках с чашкой чая в руках и, пропуская мимо ушей тошнотворно-шаблонные шутки ведущего, вспоминала события минувшего дня...

***
В воскресенье утром Этери в сопровождении Нодара ненадолго зашла в госпиталь, чтобы проведать мою маму. С видом важной барыни, из милости навестившей бедную родственницу, она села в кресло рядом с маминой койкой и завела с ней беседу, в подтексте которой читались упреки в мой адрес: «Ну что, Нина, на старости лет дети не очень-то за нами присматривают?..»
Через пятнадцать минут она пожаловалась, что у нее затекли ноги и начала ходить по палате, то и дело бросая взгляды на... Диану Хейфиц, которая в этот момент завтракала, а при виде Этери вся сжалась. Эта сцена меня настолько поразила, что я застыла на месте, не в силах что-то сказать, пошевельнуть рукой. Причастность Этери к происходящему превосходила мои самые мрачные подозрения, мои представления о пределах зла...
Чем объяснялось ее внимание к Диане? Этери не способна была пожалеть девушку, – люди бедные и несчастные настораживали и пугали ее, напоминая о тех эпизодах ее жизни, когда она сама попадала в их число. Может быть, Диана – любовница Нодара, которая пыталась его шантажировать? Может быть, именно по его указке ее и избили? Может быть, Этери в курсе дела? И видит в Диане врага, который покушается на ее добро, грозит разрушить ее мир, снова отправить в «изгнание»? Такая версия была вполне правдоподобна, ибо Нодар, чаще делился секретами с матерью, чем с отцом или, тем более, братом...
Сама Диана уклонялась от моих попыток ее разговорить. Более того, она, казалось, сожалела о том порыве откровенности, который невольно пресек Георгий Левин. Побеседовав с медсестрой, я тоже не узнала ничего нового. «Даже социальная работница не смогла к ней подступиться, - пожаловалась мне Юнис. – Она как молчала, так и молчит. Видимо, этот негодяй, ее бойфренд, сильно ее запугал. И хоть бы раз пришел сюда, проведал ее...»
Я написала на листке бумаги номер своего мобильного телефона и протянула Юнис.
«Завтра мою маму выписывают, мне уже не удастся поговорить с Дианой, - сказала я. - Но если она что-то скажет вам или социальному работнику, звоните мне. Позвоните и в том случае, если появится ее бойфренд, и он покажется вам опасным субьектом. Я работаю в газете и смогу ей помочь...»
В полдень я вышла в соседний Blimpie’s (по воскресеньям столовая в госпитале была закрыта), купила сэндвич с рыбой, чай и уже шла к свободному столику, как вдруг замерла. В дальнем углу сидел тот самый человек, который следил за мной и Георгием в «дайнере», и, старательно двигая квадратной челюстью, уплетал сэндвич, запивая его «Кока-колой»...
Я тихонько прокралась к столику, откуда могла за ним наблюдать, оставаясь незамеченной. Есть я уже была не в силах и, завернув свой сэндвич в салфетку, запихнула в сумку, решив взять его с собой в госпиталь. «Оборотень» (так прозвал его Георгий) казался типичным русским мафиози, какими их изображают в американских телесериалах – рослый, мощный, с пресыщенным и жестоким выражением лица, с толстой золотой цепью на бычьей шее. «Удивительное рядом», - подумала я, но эта шутка отнюдь не ослабила смешанное со страхом волнение, охватившее меня при его виде. Кто он? То ли реальный, то ли мифический «Генка»? Бойфренд Дианы, который избил и запугал ее? Или Генка и бойфренд Дианы – одно лицо? А может быть, он и есть убийца Элины Шехтер? Наемник элитарных “злодеев” вроде ее мужа и моего деверя?
Покончив с сэндвичем, «оборотень» вытер губы, брезгливо швырнул на стол салфетку и, не позаботившись о том, чтобы выбросить грязную разовую посуду в мусорный ящик, направился к выходу. Я последовала за ним, стараясь держаться на расстоянии. Он, безусловно, шел к госпиталю. Неужто наконец решил проведать Диану? Я подождала, пока он запишет свое имя в книгу посетителей и пойдет к лифту. Потом записала свое имя, хотя в этом уже не было нужды, и постаралась прочесть нацарапанные им крупные каракули. Геннадий Рубин... Значит, это все-таки Генка?! Но в каких отношениях он с Дианой? И действительно ли его так зовут?
Поднявшись на второй этаж, я тихо, на цыпочках приблизилась к палате, где лежали мама с Дианой, прислушалась. «Больше предупреждать я тебя не буду, - говорил “оборотень” глухим низким голосом, в котором слышались угроза и насмешка. – Ты знаешь, что ждет тебя, твоего хахаля, а заодно и твоего братца, и папашу...»
Диана что-то отвечала – тихо, сквозь слезы, - но ее слов я не могла разобрать. Осознав, что «Генка» направляется к выходу, я спряталась в маленькой кухоньке для медперсонала, которая находилась рядом с палатой. Он прошел мимо, и на мгновение я испытала ужас, какой чувствовала в детстве, когда летом, в деревне, видела огромного бугая, возглавлявшего стадо. В то же время мне хотелось побежать за ним, показать ему мою Press ID, гневно предъявить обвинения, призвать к ответу. Но я понимала, что в данном случае лучше покориться страху, чем гневу...
Через несколько минут я вошла в палату. Мама спала, Диана, как обычно, лежала с закрытыми глазами, но, подойдя поближе, я увидела, что она вся дрожит. «Интересно, Юнис или кто-то из медперсонала заметили, как этот тип вошел сюда?», - подумала я. Потом легонько погладила тонкую, слабую руку девушки.
Она взрогнула, открыла глаза, села на постели.
«Он ушел?», – прошептала она, испуганно озираясь по сторонам.
«Ушел и даже уехал, - кивнула я головой. – Я видела через окно, как он сел в машину...»
«А старуха? Старуха тоже ушла? Или она еще вернется?»
«Нет, если вы имеете в виду мою свекровь, - ответила я, чувствуя, что мое сердце, нервы, мозг начинают работать в бешеном темпе, как бы опережая друг друга. - Но почему вы ее так боитесь? Откуда вы вообще ее знаете?»
«Я в первый раз ее видела, - сказала Диана. – Но я знаю, кто она и на что способна. Я знаю, что она и вам испортила жизнь. Но, пожалуйста, не просите, чтобы я вам что-то рассказала. Мне кажется, что в этом госпитале у стен есть глаза и уши. И не уходите, пока вас не выгонят. Я боюсь...»
«Чего вы боитесь? Или кого? Что вы знаете о моей свекрови, о моей жизни? Я знаю, что кто-то вас избил, кто-то, может быть, хочет убить. Кто он, этот человек, который приходил сюда? Как его зовут, где он живет, чем занимается? Доверьтесь мне, я никому не выдам ваших тайн...»
«Нет, нет, нет!– закрыв глаза, прижав руки к ушам, повторяла Диана. – Пожалуйста, не настаивайте! Почему ни вы, ни эта медсестра не могут оставить меня в покое, помочь мне только в том, в чем я прошу?»
«И чем же я могу вам помочь?»
Она пристально взглянула на меня, как бы изучая, потом, видимо, решилась идти ва-банк.
«У вас есть бумага, карандаш?»
«Да, конечно».
Порывшись сумке, я дала ей блокнот и «фирменную» ручку «Рубежа». Она вырвала листок, что-то на нем нацарапала, потом сложила его и протянула мне.
«Это мой адрес. Передайте его, пожалуйста, вашему редактору Татьяне Иоффе. И попросите, чтобы она дала его своему сыну. Но, прошу вас, не пытайтесь со мной связаться. И ни в коем случае не давайте его вашему деверю...»
«Так вы действительно близко знакомы с Питером Иоффе?..»
«С Питером я была в раю, - с тоской в голосе сказала Диана. – А потом меня оттуда выгнали. Я сама себя изгнала...»
«И, судя по всему, вы боитесь моего деверя, - продолжала я, не позволяя ей углубиться в воспоминания. - Но почему в таком случае вы хотели дать ему фотографию, где вы изображены с Питером? Какие у вас отношения со всеми этими людьми?.. О каких отце и брате говорил ваш посетитель?» Я чувствовала, что у меня кружится голова.
«Фотография? – переспросила Диана с недоумением, которое показалось мне искренним. – Какая фотография? Я ничего не давала Нодару».
«Ради Бога, не кривите душой. Может быть, вы еще скажете мне, что мы с вами не встречались в четверг в подъезде нашего дома?»
«Это не мой дом, - сказала Диана. - Если не верите, посмотрите на адрес, который я вам дала. В тот день я ночевала у подруги. И это не имеет никакого отношения к делу...»
«А в понедельник, две недели назад?..»
При этих словах она вся сжалась, закрыла глаза, ее начала бить мелкая дрожь.
«В понедельник, две недели назад, меня не было в Нью-Йорке, - наконец, выдавила она из себя. - Я была в «апстейте». Мы с вами не могли встретиться...»
***
Сейчас слова Дианы опять прозвучали в моих ушах, приобретая новый, зловещий смысл. Ну конечно же, в понедельник ее не было в Нью-Йорке! Ведь избили ее в ночь с понедельника на вторник. А в понедельник она была в «апстейте» - то есь там, где убийцы Элины старались замять следы и замаскировать убийство под автокатастрофу...
В этот момент зазвонил мой мобильный телефон, и его безобидные позывные («динь-дон, динь-дон!») показались мне сигналом тревоги...
«Мэри? – произнес низкий женский голос. - Это Юнис. Простите, что я вас беспокою, но дело в том, что эта девушка, Диана, куда-то исчезла. Видимо, ночью, когда никто особенно за ней не следил, она оделась и тихонько выскользнула из госпиталя...»

Продолжение следует