Александра Маринина: Детектив - лишь повод для серьезного разговора с читателем

Как бы мы ни относились к творчеству Александры Марининой, изъять ее из современной литературы невозможно. Да и к чему изымать? Ее книги - явление, а явление необходимо исследовать, понять причины и следствия. Элементом заинтересованного исследования творчества известной российской писательницы и является предлагаемое вам интервью.

- Марина Анатольевна, какова ваша сверхзадача? То есть, в конечном счете, пробуждают ли ваши книги, следуя завету Александра Сергеевича, чувства добрые?
- Я бы не хотела применять эти высокие слова к тому, что я делаю. Я человек очень приземленный, прагматичный, совершенно не претендующий на лавры Толстого или Достоевского.

- На книжной ярмарке во Франкфурте вас спросили: ”У вас 17 миллионов тираж, ни у кого из современных писателей нет такого. Какое духовное послание вы адресуете этим 17 миллионам?” И вы с неким веселым раздражением ответили: “Что я - Достоевский?” Я бы добавил после “Достоевский” слово “какой-нибудь”…
- C Достоевским меня уже достали (смеется). Продолжу ответ на ваш вопрос. Судя по тому, что пишут мне читатели, мои цели достигаются. Если читательница пишет: “Ваши книги помогли мне наладить отношения с отчимом” (или с мужем, друзьями, родителями), это значит, что какие-то мои мысли, заложенные в книгу, по поводу того, как нужно выстраивать отношения с людьми, прочитаны и поняты. Каждую свою вещь я пишу не для того, чтобы рассказать о невероятно хитроумном преступлении и не о том, как ловко и виртуозно сыщики его раскрывают. Все это - материал, основа. А книга - это попытка решить этическую задачу, психологический конфликт или осмыслить драматическую, на мой взгляд, судьбу. В одной из них сверхзадачей в этом смысле было вместе с читателями поразмышлять, что такое месть и нужна ли она, есть ли в ней какой-то толк, прок. В другой остросюжетной повести я пытаюсь понять сама и зову читателя вместе поразмышлять: должны ли мы помнить о том, что мы - смертны, что в любой момент можем уйти. Или помнить об этом не след, а надо жить так, как будто мы собираемся делать это вечно. “Книга, - говорил Пастернак, - это кубический кусок горячей, дымящейся совести - и больше ничего.” А детектив это, юмористический рассказ или серьезная повесть - неважно.

- Ваши книги переведены на 21 язык. Всегда ли ваши читатели за рубежом понимают, о чем речь? Ведь даже мы, иммигранты, выходцы из России, отстали от тамошней реальной жизни.
- Все зависит от того, что читатели в данной конкретной стране хотят в моих книгах увидеть. Приведу три примера: Испания, Германия и Франция. Есть такое расхожее мнение, что немцы по моим книгам изучают Россию. Поэтому им совершенно неважно, понимают они то, о чем речь в книге, или нет. Если понимают, то говорят: “Смотри, надо же, как у нас!” Они читают мои книги как учебник, поэтому их непонимание означает лишь то, что в их стране описанного явления нет, им это интересно не с точки зрения познания нашего быта, а с позиций изучения нашего менталитета.
Французы - наоборот: обращают внимание на детали быта. Скажем, у меня было интервью с одним французским журналистом. Он говорит: “Я был совершенно потрясен, что у вас дают такие рекламные объявления: “Отрезвляю, выезжаю на дом.”
А испанцев интересуют тонкие психологические нюансы и совершенно не трогает быт. Опыт моего общения с испанскими журналистами говорит о том, что их волнует не преступность в нашей стране - падает она или, к сожалению, поднимается. Нет, им важно, что некая героиня, находясь в психологически тяжелой ситуации, успокаивая саму себя, применяет продвинутый психологический метод. Вот что, спрашивают они, вы, писательница Маринина, думаете об этом методе?..

- Интересный расклад интересов… А что для себя могут почерпнуть в ваших книгах иммигранты? Тоже новизну какую-то?
- Как раз наоборот: они ищут приметы того, что знают, что принесли с собой с родины - привычные для них ситуации, объяснимые поступки. В душе человека возникает естественное чувство комфорта, когда он сталкивается с чем-то знакомым, - только и всего.

- Что вы, Марина Анатольевна, думаете о своем читателе? Кто он? Каковы его моральные устои, кто он по профессии?..
- Хорошо бы еще знать, что читатель думает обо мне (смеется). Мои читатели, на мой взгляд, - это люди, которых фактологическая сторона мало интересует. Да, они с удовольствием это читают, потому что детектив, как правило, читать интересно. Но детективов очень много - самых разных оттенков. И те, кто выбирает меня и отвергает все остальные виды детективов, - это люди, которым интереснее всего движение человеческой души, то есть: как выйти из трудной ситуации, как себя успокоить, находясь в ней, как не войти в нее. Что касается профессионального среза, то мои читатели - это и школьники, и академики, и дворники. Я знаю девятилетнего мальчика, который читает мои книги и называет меня любимой писательницей. Хотя что он в моих книгах понимает, я даже представить себе не могу.

- Еще о ваших читателях. О преступивших закон и, как они говорят, “парящихся” или “тянущих срок”…
- Они иногда выходят на связь со мной, то есть пишут письма из мест лишения свободы. Послания их состоят, как правило, из двух частей. Первая - воздается преувеличенная хвала моему таланту. Во второй части письма излагается суть их дела и просьба о помиловании и тому подобное. Я никогда такими делами не занимаюсь, не переправляю их писем, поскольку, куда надо, эти люди уже десять раз написали: в Генпрокуратуру, в Верховный суд и так далее. Они думают, что на дворе еще советская власть, что писатель - это такая величина, которую все носят на руках, и она (он) в любой кабинет дверь открывает ногой. А это совершенно не так! Сейчас я купила себе новую квартиру, в которой нет телефона. И я не могу прийти на телефонный узел и сказать: “Здравствуйте, я - Маринина, поставьте мне телефон вне очереди.” Никто вне очереди мне его не поставит!

- Писателю, как бы ни хвалили его читатели, нужен критик - умный, доброжелательный, полезный его творчеству. У вас есть такой критик?
- К счастью, есть. Это, пожалуй, единственный человек, к чьему мнению я прислушиваюсь, потому что он, читая мои тексты, умеет отстраниться от своего хорошего ко мне отношения и сказать нечто не очень приятное. Чего, например, ни муж, ни мама, ни моя ближайшая подруга мне никогда не скажут, боясь расстроить меня или обидеть. Моего критика интересует только текст, он всегда найдет деликатную форму, чтобы сказать мне критические вещи.

- А сами-то вы в сей момент, например, что читаете?
- Шведского писателя Хенинга Манкеля. Мне его порекомендовали мои финские издатели.”Вы, - сказали они, - очень стилистически похожи”. Это - детективы, очень спокойные, неспешные, подробные. С огромным количеством переживаний главного героя, которому за сорок, который абсолютно не супермен. И у него масса неприятностей: умирает отец, уходит жена, не ладятся отношения с дочерью. Несколько вещей Манкеля были переведены на русский язык, но в России их в продаже уже нет, а в Финляндии их еще можно купить. Что я и сделала три недели назад: купила три книжки и с упоением дочитываю третью.

- Ну а коллегу своего, Б. Акунина, читаете?
- Нельзя сказать, что прочла много его вещей, но когда подошла премьера фильма “Азазель” по Акунину, я, чтобы сравнить фильм и роман, “Азазель” прочла. Проблема экранизации для меня весьма болезненна, поскольку 12 моих книг экранизировано. Итак, я пыталась понять, всегда ли необходимо искажать в кино литературный текст, как это бывало в моих случаях.

- Вы дали, насколько я знаю, сотни интервью. Не замечаете за собой повторов в ответах?
- Повторов я старалась избегать с самого начала, то есть с 1995 года, когда моя персона заинтересовала вашего брата, журналиста. На повторяющиеся вопросы я старалась давать разнообразные ответы, но после пяти оригинальных ответов на один и тот же вопрос я, извините, озверела и подумала: если журналисты, готовясь к интервью, не считают нужным прочитать мои интервью их коллегам - предшественникам и не плагиировать вопросы, то почему я должна себя ломать и в сто двадцать шестой раз придумывать оригинальный ответ на банальный, опостылевший мне вопрос? Меня это, честно говоря, бесит, хотя свое раздражение на журналиста я, естественно, не выплескиваю - стараюсь говорить в спокойном тоне, но про себя думаю: если ты не счел нужным подготовиться к интервью и придумать интересные вопросы, то я не буду напрягаться, придумывая оригинальные ответы.

- Что вы вообще о нас, журналистах, думаете?
- У меня к журналистам отношение двоякое. С одной стороны, они, как правило, оставляют о себе приятное впечатление: воспитанные, умные и остроумные. Но когда я читаю их материалы обо мне - я имею в виду не интервью, а их размышления обо мне или о моей книге, то диву даюсь их абсолютно безапелляционным заявлениям, основанным на неизвестно откуда почерпнутой информации. Например, одна журналистка проводила анализ: что общего между Агатой Кристи и мной. Пришла к выводу, что я совсем не Агата Кристи, а гораздо хуже. Это, как говорится, на здоровье. Но кое-что общее, считает эта “труженица пера”, между нами все-таки есть, именно: то, что мы вторым браком вышли замуж за мужчин гораздо моложе себя. Ну что, писать мне в газету опровержение, что мой второй муж старше меня? Эта же девушка написала, что я занимаюсь раскручиванием самой себя, не пропускаю ни одной тусовки, что я - грамотная “пиарщица” и все в таком роде. Откуда весь этот бред? К сожалению, красивая выдумка - не индивидуальный недостаток, это порок, которым грешим мы все или почти все. Мы не видим разницы между понятиями: хороший и плохой и нравится - не нравится. Человеку не понравились книга, фильм, спектакль. Он пишет: это - плохо. Но почему плохо-то? Напиши: мне не понравилось. А я считаю, что это - хорошо. И кто из нас прав? Вкусовые вещи люди подменяют категоричными оценками.

- От Льва Александровича Аннинского я узнал, что в МВД вы были едва ли не мозговым центром, что разрабатывали методики поимки преступников, которыми пользуются до сих пор. Это так?
- Не совсем. Методики по поимке преступников я не разрабатывала, занималась другими вещами. Поимка преступника - это криминалистика, наука о том, как раскрывать преступления. Моя специальность была - криминология, наука о преступности вообще и о преступниках и конкретных преступлениях - в частности. То есть не о том, как их раскрывать и ловить, а о том, откуда они взялись, почему они случились такими, какими случились, именно там и именно тогда. И что с этим преступником будет дальше. Итак, я занималась анализом и прогнозированием преступности. Были разработаны методики прогноза и анализа, сами анализы проводились, и от некоторых сотрудников МВД я слышала в свой адрес, извините за нескромность, такие слова, что я чуть ли не лучший аналитик МВД.

- “Ни дня без строчки” в ваших интервью тоже цитировали. Кстати говоря, многие считают, что это Юрий Олеша придумал, на самом деле это кто-то из древних сказал, правильно? Так вот - вы каждый день окунаете перо в чернильницу, то есть возите “мышкой” по коврику?
- Ну, что вы… Я же нормальный человек! И еще: не каждый день знаешь, что писать. Вот вчера я знала, что писать, и написала огромное количество страниц. И закончила только в тот момент, когда поняла, что дальше - не знаю, не понимаю логики развития событий. И вот это “дальше не знаю” может длиться полчаса, а может - неделю. Я не могу перескакивать через часть книги: напишу, мол, предпоследнюю главу, а потом вернусь к середине. Я так не могу, я пишу строго последовательно, и если я не знаю, что после этого эпизода будет, значит, я буду не писать, а сидеть тупо перед компьютером и думать, что же будет дальше.

- А у вас не было желания - не вопреки кому-нибудь, а так, для себя - попробовать написать что-то в другом жанре? Например, юмористический рассказ, да такой, чтобы вся Россия хохотала?
- Я написала две комедии, вышел уже их второй тираж, написала недетективный роман типа семейной саги, но я не экспериментатор, я пишу другое только тогда, когда мне начинает хотеться это другое написать. По натуре я человек не авантюрный, не рискового склада, но если вдруг меня озаряет, я думаю: почему бы и нет? Никому плохо от этого не будет…

- Спрошу вас теперь как аналитика, не хочу употреблять слова “бывшего”, преступности. Почему преступность в России не снижается?
- А почему она должна снижаться? Для этого нет никаких оснований. Слава Богу, что она перестала расти - как росла в 1989 - 91 годах. Преступность тут же откликнулась на резкие социальные сдвиги, полезла вверх. Сейчас она стабилизировалась, а для того, чтобы начала падать, нужно многое, очень многое…

- Не знаю, что вы имеете в виду под этим “многое”, но в Нью-Йорке преступность за последний год снизилась на 40 процентов. Чем вы можете это объяснить?
- Я могу назвать тысячу причин, почему по статистике преступность сокращается. Первая причина, и основная, которую вы знаете и без меня, -не регистрировать то или иное преступление. Причина вторая - видимо, увеличилось количество полицейских, патрулирующих улицы.

- Это совершенно точно: на две тысячи человек! Вы, Марина Анатольевна, на самом деле лучший аналитик МВД.
- Спасибо. Причина третья - изменяется законодательство, и какие-то составы преступлений, которые в минувшем году попадали в статистику, в текущем году преступлениями не являются. Помните, у нас была статья, карающая за “тунеядство”? Сегодня в этой строке стоит “ноль”, потому что нет такого преступления. Была статья по поводу гомосексуализма. Сегодня по ней преступлений тоже “ноль”.

- Кто ваши друзья, Марина Анатольевна? Любите ли вы людей знаменитых?
- Нет, я не тусуюсь. Я человек домашний. Веду замкнутый образ жизни, встаю в шесть утра, ложусь в 11 вечера. Каждое утро приезжаю в свой офис, усаживаюсь за компьютер, пишу, а если не пишу, то думаю, потом еду домой. В свободное время общаюсь либо с мужем, либо с семьей его сестры, которая живет в пятнадцати минутах ходьбы от нас и с которой мы очень дружны. Есть у меня подруга, раньше мы общались с ней каждый день, теперь - реже. Но основной мой собеседник, консультант, критик - это мой бывший начальник по работе.

- Надеюсь, что мы, ваши многочисленные читатели в Америке, с вами встретимся здесь в недалеком будущем.
- Спасибо.