ТОлЧОк к размышлению, или Все о сортирах

Литературная гостиная

Взгляд в историю
...Тщетно искал я статью «Унитаз» во всех изданиях Большой советской энциклопедии, в Технической энциклопедии и даже в дореволюционном Брокгауз-и-Ефроне. Нет ее! Видно, считается, что предмет сей несерьезен, не стоит упоминания, равно как и творцы-изобретатели, может быть, положившие на создание этого мерила цивилизации свой талант, вдохновение и лучшие годы жизни. Зато в детской книжке Стива Паркера «53 1/2 открытия, которые изменили мир, и кое-что еще», переведенной с английского, ватерклозет не забыт. Он и его творцы стоят здесь в одном ряду со светлыми умами, подарившими нам печатный станок, радио, электричество, порох, телефон, паровой двигатель, фотографию, атомную энергию, электронику и прочие великие изобретения. Хорошо, что хоть нынешние дети узнают из этой популярной книжицы, что унитаз был одним из тех великих открытий, благодаря которым мы живем не в пещерах.
Задумайтесь на секунду: ведь именно благодаря творцам этого низменного предмета, при упоминании о котором девицы в былые века стыдливо краснели, мы, обычные смертные, запросто пользуемся благами, прежде доступными разве что китайским императорам и критским царицам. Достойно ли нам не помнить о своих благодетелях?! Стараюсь в меру сил восполнить это упущение.
Все ругают города, а уж мегаполисы и подавно – за скученность, толкотню в транспорте, автомобильные пробки, скверный воздух, суррогатные продукты питания, преступность, наркоманию и пр., и пр. И все норовят осесть в городе. Хутора почти напрочь исчезли. Деревни вымирают. Люди перебираются в города. И так не только в родимом отечестве, которое мы привыкли ругать с особым удовольствием. Так во всем мире. Выходит, есть тому какие-то объективного свойства причины.
Город удобнее для жизни, экономичнее, дешевле. Город перспективнее. Тут и образование легче получить, и работу найти, и пару себе по душе, а если, случилось, не по душе, то и разойтись легче. Тут и медицина, и театры, и юристы (куда ж сегодня без них!), и банки. Собственно, город и сам по себе есть банк. Его главный капитал – люди, их мозги, их умения. Собравшись вместе, они способны и работать производительнее, и создать нечто такое, что порознь у них никогда не получится – ни на хуторе, ни в деревне, ни в местечке. Ныне уже все, кто с радостью, кто с печалью, согласились: будущее человечества – мегаполисы.
Ты уже наверняка понял, уважаемый читатель, к чему я клоню. Конечно ж, к нему, к сортиру! Какой же мегаполис без него, родимого! Задохнулись бы, потонули в говне, или, научно выражаясь, фекалиях. Представьте себе Нью-Йорк без канализации. И Москва-то, куда как более приземистая, без нее немыслима, а уж как там с высоты сто первого этажа Эмпайр-Стейт-Билдинга спускать этот самый продукт? И речи не могло быть о небоскребах, покуда светлые умы человечества не придумали унитаз со сливным бачком. Так-то! Посему обернем свой взор вспять и посмотрим, как человечество неуклонно шло к решению проблем, его телесной природой создаваемых, и как там обстояло по фекально-канализационной части в разных веках и странах.
Обстояло, скажем прямо, не ахти.
Древние греки, к примеру, сколь ни преуспела в духовной сфере их цивилизация, канализации не придумали. Во время их пиршеств, где ночи напролет вели философские беседы великие мудрецы вроде Платона и Аристотеля, не почиталось зазорным задрать тунику и опорожниться прямо вблизи стола. Греки пользовались ночными вазами, по-простому горшками (аналогичного рода сосуды так и оставались главным ассенизационным средством вплоть до середины ХIХ века). В античных пьесах эти горшки упоминаются как оружие в домашних перепалках: последним средством сломить оппонента был поставленный посреди стола горшок с известным содержимым.
А вот в Древнем Египте еще задолго до расцвета греческих городов-полисов канализация существовала: археологи обнаружили сточные каналы, которым свыше 2.500 лет. Однако, это была не целостная система, а лишь отдельные участки, обслуживавшие дворцы и храмы. Более продвинутые системы подземного отвода дождевых и бытовых стоков имелись в Вавилоне, Карфагене, Иерусалиме. Высшим же достижением античности по этой части считается римская Cloaca maxima, служившая и для осушения болотистой почвы, и для спуска нечистот. Построил ее в VII – VI веках до н.э. этрусский правитель Тарквинус Спербус, имела она около 5 метров в ширину и оставалась самой совершенной канализационной системой еще многие века после того. Предположу даже, что именно Спербус и заложил основу будущего могущества другого народа, вытеснившего его соплеменников. Не додумались бы узколобые латиняне до чего-либо подобного, а значит, и не было бы Великого Рима, как насос всасывавшего в себя пленников-рабов и награбленную добычу со всего покоренного мира. К I веку н. э. население города достигло уже миллиона, а потому во времена императора Агриппы (63 – 12 годы до н.э.) клоаку пришлось расширить, местами до 7 метров; работники, следившие за ее состоянием, плавали по ней в лодке. Кстати, клоакой это сооружение названо в честь своей покровительницы, богини-очистительницы Клоакины, хранительницы подземных вод. Ей совершались жертвоприношения в святилищах, устроенных в клоаках. Над храмом в честь Клоакины едко подшучивали христиане. А зря! Воздавая должное почитаемой ими духовности, заметим, что и не заслуживает пренебрежения и телесность.
Великий греческий географ Страбон писал на рубеже старой и новой эры: «...римляне как раз заботились о том, на что греки не обращали внимания: о постройке дорог, водопроводов, клоак, по которым городские нечистоты можно спускать в Тибр... Клоаки, выведенные сводом из плотно подогнанных камней, оставляют даже достаточно пространство для проезда возов с сеном»...
Трудно не восхититься заботой римлян о своих гигиенических сооружениях! Помимо Клоакины у них были два других бога, выполнявших функции нынешних экологов: Стертиций, бог земли и отходов, и Крепит, бог туалетов. В историю канализации золотыми буквами вписаны строки о роскошных уборных (фриках), которые в Древнем Риме служили местом встреч и бесед под журчание сливных ручьев. Посещение фриков было по карману только очень состоятельным гражданам. Остальные пользовались общественными нужниками, зловонными, полными мух, особенно в летнее время. Сохранившиеся развалины позволяют судить о том, что представлял собой такой нужник. Это было приземистое здание с каменной плитой внутри. В плите были пробиты дыры. Уже тогда простые римляне, видимо из классового протеста, взяли за обыкновение испещрять стены отхожих мест рисунками и надписями непочтительного содержания. Отвратить их от этого пагубного занятия не могли даже изображения богов, делавшиеся на стенах как бы в напоминание: «Боги видят, чем ты занимаешься!» Народ, однако, еще тогда знал: бог все видит, да не скоро скажет.
Не спасал авторитет богов и от привычки простого люда мочиться в общественных банях. Археологи даже нашли надпись на стене одной из терм: “Не мочись и не гадь здесь, иначе тебя накажут 12 богов, Диана и всемогущий Юпитер!” Судя по отчаянности вопля, обыкновение это уже обрело характер бедствия.
Заглядывая во времена нынешние, видим, что там, где бессильны боги, кое-что может сделать наука. Сегодня в воду плавательных бассейнов добавляют некий ингредиент, и если кто-либо втихую выпустит струйку, она тут же окрашивается ярким, заметным отовсюду цветом. Некогда мне рассказывали об известнейшей нашей певице, любимице народа, которая, купаясь где-то за бугром в бассейне, вдруг увидела вокруг себя фиолетовое облако, затем раздались мелодичные звуки сирены, и все купавшиеся, покинув бассейн, обратили взоры в ее сторону. Польщенная вниманием и ничуть не смутившись, она благодарно помахала им рукой. Правда, что огорчительно, потом воду в бассейне пришлось полностью сменить, а ей – оплатить эту процедуру.
Я всегда был против того, чтобы именовать Cредние века темными. А сейчас, углубляясь в сортирологию, поневоле задумываюсь: «А уж столь ли неправы так говорящие?» Неважнецки в то время обстояло по этой части. О клозетном обустройстве, подобном тому, каким баловал своих граждан Древний Рим, и помечтать не могли.
Богатые владельцы средневековых замков имели специальные помещения для отправления естественных надобностей, именовавшиеся в Англии гардеробами. Они имели наклонный желоб для сброса испражнений либо же сами приметно выступали из стены, так что извергнутое, не касаясь каменной кладки, могло совершать вертикальное падение по всем законам ньютоновой механики, открытой, впрочем, несколько позже. В общем, из гардеробов ли или просто с высоты стен нечистоты выбрасывались в ров за стенами замка (города).
Другой распространенный способ – рыть ямы для нечистот под домами. История сохранила печальный случай, имевший место в 1183 году в Эрфуртском замке (Германия). Под императором Фридрихом и его рыцарями проломился пол Большого зала, все попадали с 12-метровой высоты в выгребную яму, многие потонули, сами понимаете в чем. Рыцарей жалко, хотя временами они вели себя совершенно неправильно, на что еще князь Александр Невский им справедливо указывал.
Мой институтский товарищ имел в репертуаре песенный цикл «Унитазиада», состоявший из переиначенных на сортирно-фекальный лад чуть ли не всех шлягеров той поры. Гвоздем программы была песня «по мотивам» всеобщего тогдашнего любимца – Ива Монтана:

Я так люблю в вечерний час
Сесть на свой новый, чистый, белый,
Из фарфора унитаз.
В нем столько пищи есть для глаз!
В нем такая жижа,
Как на улицах Парижа!

В ту пору это воспринималось исключительно как веселый стеб, без каких-либо соотношений с жизненной реальностью. Сейчас, погружаясь в материал, понимаю, насколько прав был мой товарищ – пусть и не применительно к временам Монтана, но, скажем, к временам трех мушкетеров: жижа на улицах Парижа была отменно пахучей – парижане, как, впрочем, и обитатели, наверное, всех без исключения городов Европы имели обыкновение выплескивать содержимое ночных горшков прямо из окон. (Как хорошо все-таки, что кино не стало одорофонным, то есть способным передавать запахи! Что бы тогда осталось от романтики киноподвигов Д’Артаньяна и его друзей!) Правда, в 1270 году был издан закон, под угрозой штрафа запрещавший парижанам «выливать помои и нечистоты из верхних окон домов, дабы не облить оным проходящих внизу людей». Но закон этот наверняка не исполнялся, иначе зачем было через сто лет принимать новый, повторявший, что нельзя выливать из окон «оное», но на этот раз уже всего лишь без предупредительного уведомления. Если перед выполнением процедуры трижды прокричишь: “Gare I’ eau!” – «Осторожно, вода!», моча то есть, можно выплескивать. Позднее городские власти снова издали закон о запрете на “опорожнение в общественных местах”, и снова горожане – и знать, и простолюдины – словно бы о нем и не слыхивали.
Как известно, средневековые города окружались стенами – для защиты от неприятеля. Стены окружались рвами с водой – это была еще одна степень защиты. Однако, поскольку прямо за стены сбрасывалось дерьмо, функциональность их как оборонительного средства становилась проблематичной. В Париже куча дерьма за городской стеной разрослась до такой высоты, что и стену пришлось надстраивать – уж слишком сподручно вскарабкавшемуся по куче врагу перемахнуть через нее.
Заметим, что не только простые горожане, но и родовитые особы не отличались излишней щепетильностью и гигиеной в делах, связанных с отправлением естественных надобностей. Исторический факт: в 1364 году некто по имени Томас Дюбюссон получил задание “нарисовать ярко-красные кресты в саду или коридорах Лувра, чтобы предостеречь людей мочиться там и гадить – чтобы люди считали подобное в данных местах святотатством”.
Только в XVII веке парижане забыли свое обыкновение выбрасывать нечистоты на улицы, начав использовать для «оных» творила – ямы, обделанные камнем. Решение оказалось не из удачных: одну напасть сменила другая. Поскольку камень клали на гипсовом растворе, содержимое обильно просачивалось через кладку. Город стал опрятнее, но все окрестные колодцы оказались заражены. К счастью, печальный опыт тоже чему-то учит: в дальнейшем для облицовки стали использовать дерево или твердый камень на смоляном растворе.
Оглядывая с высот начала третьего тысячелетия многотрудную эволюцию сортира, нельзя не поразиться инертности человеческой мысли, столь неспешно приходившей к насущно необходимейшим гигиеническим решениям. Но, в то же время, нельзя не поразиться и великой изобретательности той же самой человеческой мысли. Обратим свой взор в сторону Латинской Америки, дабы обитатели этого замечательного континента не упрекнули нас в невнимании к их вкладу в обозреваемую нами ветвь всемирной истории. Цитирую роман «Недобрый час» Габриэля Гарсия Маркеса: «Один старый коммивояжер рассказывал, что в конце прошлого столетия (то есть XIX века) на стене в ресторане висел специально для постояльцев набор масок, и гость, надев какую-нибудь из них, шел в патио и справлял там нужду у всех на глазах».
Патио – внутренний дворик. Вот уж поистине все гениальное просто!
Пришло время вспомнить великие имена. Леонардо да Винчи, приглашенный ко двору короля Франциска I, был настолько потрясен парижским зловонием, что спроектировал специально для своего патрона туалет со смывом. В чертежах великого провидца обозначены и трубы, подводящие воду, и трубы для отвода в канализацию, и вентиляционные шахты... “Сиденью нужника дай поворачиваться, как окошечку монахов, и возвращаться в свое первое положение противовесом. Крышка над ним должна быть полна отверстий, чтобы воздух мог выходить” – исследователи заключают из этих слов, что Леонардо был также изобретателем поднимающегося сиденья унитаза. Увы, как и в случаях с вертолетом и с подводной лодкой, его гений на века опередил время. Чертежи остались на бумаге...
Имя Леонардо, приобщенное к истории сортира, поднимает сам предмет этой книги на высоту, льстящую тщеславию автора.
Неудача постигла и другого изобретателя, творившего в ту же эпоху Возрождения. Правда, дело касалось уже Возрождения не Высокого, а Позднего и происходило в Англии. В ту пору лондонские туалеты строились над рекой. Увы, со временем “выходная мощность” их так возросла, что извергаемое грозило перекрыть притоки Темзы. Тогда туалеты стали строить прямо на городских улицах, придавая им весьма окультуренный вид. Одна из таких уборных находится ныне в Музее Лондона.
Богатые англичане, у кого в домах были большие камины, имели обыкновение выплескивать в них содержимое ночных посудин, а то и попросту мочиться в пылающий огонь. Пованивало, конечно, но зато в огне погибали бациллы, о факте существования которых, а тем более об их зловредных свойствах, в ту пору никто и не ведал. Видимо, простой житейский опыт подсказывал, что делать так – на пользу здоровью.
Так вот, в эти самые времена сэр Джон Харрингтон (1560–1612) задумался о цивилизованном методе удаления экскрементов.
Для начала несколько слов о нем самом. Харрингтон – личность во всех отношениях примечательная. Он – крестник королевы Елизаветы I (годы правления 1558–1603), но при этом никак не лизоблюд трона. На какое-то время даже был отлучен от двора за непочтительные эпиграммы. Перевел на английский «Неистового Роланда» Ариосто. Участвовал в военном походе Эссекса в Ирландию, где и был возведен им в рыцарское достоинство. И, что самое для нас интересное: он принадлежал к тому же кругу родовой и духовной аристократии, что и Уильям Шекспир. Заметим, что под именем «Уильям Шекспир» мы разумеем не того стратфордского ростовщика и ловчилу, которому поставлен памятник и воздаются славословия. Истинный Шекспир – Роджер Меннерс, пятый граф Рэтленд, что обстоятельно разъяснено и аргументировано в книге Ильи Михайловича Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса», к которой и отсылаю тех, кто еще ее не прочел.
Рэтленд, как и Харрингтон, участвовал в ирландском походе Эссекса; ближайшей подругой жены Рэтленда Елизаветы была сестра Харрингтона Люси Бедфорд. Заметим, что Елизавета, дочь великого поэта Англии Филипа Сидни, сама была прекрасным поэтом и в каких-то произведениях – соавтором своего мужа. Есть основания полагать, что и Харрингтон приложил руку к написанию некоторых из шекспировских комедий.
Веселая «игра о Шекспире», волею Рэтленда преобразившая ничтожного статиста эпохи в великого поэта и драматурга, была не единственным «хепенингом», вышедшим из этого круга. Был и другой веселый розыгрыш, предъявивший миру шута и пьяницу Томаса Кориэта как великого путешественника, автора действительно замечательных географических сочинений. Среди полусотни стихотворных панегириков на одиннадцати языках, венчавших книгу путешествий Кориэта, были и славословия ему от имени Джона Харрингтона. Нам особенно приятна приобщенность создателя первого ватерклозета к поэзии, и более того – к кругу Уильяма Шекспира. Знай, читатель, что над этой проблемой проблем человечества бились не последние его умы!
В 1596 (по другим сведениям – в 1599-м, по третьим – в 1594-м) году Харрингтон построил для Елизаветы рабочую модель туалета с бачком и водяным резервуаром, куда должны были поступать высочайшие испражнения. Королева попользовалась творением крестника и, как было сообщено, осталась весьма довольна.
Однако, как пишут историки, изобретатель допустил две кардинальные ошибки. Одна относится к собственно конструкции, другая, как сказали бы ныне, к ее пиару. Первая состояла в том, что предок нынешнего ватерклозета сильно пованивал, на что нередко жаловалась монархиня, всегда гордившаяся своей экстрачувствительностью к запахам. (Понадобится еще двести лет, чтобы устранить этот недостаток конструкции: для этого хватило всего-навсего сделать изогнутой отводную трубу.) Вторая ошибка касалась названия: изобретатель назвал свое детище “Метаморфоза Аякса” (на английском сленге «якс» означает нужник), что современниками понималась как метаморфоза трона, из-за чего королеве пришлось выслушать несколько предосадных шуток, Это, считают историки, и повлекло за собой отвержение опередившего свое время творения.
Напомним: в годы, когда Харрингтон проектировал свое техническое чудо, лондонцы не ведали водопровода, что, конечно, сильно лимитировало удобства его аппарата. Королеве самой это, конечно, было без разницы – слуги и без водопровода натаскают воды, сколько понадобится, но о массовом употреблении аппарата не могло быть и речи. Другое дело – 1775 год, когда лондонский часовщик Александр Камминг создал первый туалет со сливом – к этому времени водопровод в Лондоне уже был. Можно спорить, первый ли это в истории человечества сливной туалет, но, что бесспорно, Каммингу принадлежит первый в истории человечества патент на сливной туалет. Следом за ним патенты на различные модификации базовой модели стали выдаваться чуть ли не ежегодно. Так, в 1778 году, другой изобретатель – моряк Джозеф Брамах придумал чугунный унитаз и откидную крышку – ими оснащались современные ему корабли. Этот унитаз пользовался успехом и на суше – горожане его ходко раскупали. ВИП-персоны пользовались стальными эмалированными унитазами: один из таковых доныне украшает Хофбург, венскую резиденцию Габсбургов.
Золотой час туалетов пробил в XIX веке. Пробил, увы, не от хорошей жизни. В 1830 году азиатская холера, распространившаяся вместе с испорченной нечистотами водой, выкосила миллионы европейцев. Другим бедствием стал брюшной тиф. Правительства поняли: пора раскошеливаться на канализацию. Соответственно встал вопрос и о современного уровня стульчаках, к разработке коих и обратилась творческая мысль конструкторов. Подлинный технический прорыв произвел в 1849 году Стефан Грин, придумавший водяную ловушку – U-образный изгиб сточной трубы между унитазом и канализацией, преграждающий путь назад скверным запахам. (Некоторые сортирологи честь изобретения ловушки против зловония приписывают Каммингу, другие Крэпперу. Не готов к полемике: вопрос требует отдельного изучения).
В 1842 году в Бэкингемском дворце был установлен первый действующий туалет сливного типа, а в 1883 году для королевы Виктории был изготовлен унитаз фаянсовый, в мытье несравненно удобней чугунного, и далее туалетный прогресс был уже неостановим. В конце века появились, как называет их Джулия Л. Хоран, “три мушкетера” туалетного дизайна: Томас Крэппер, слесарь из маленькой деревушки на севере Англии, и два королевских механика – Джордж Дженнингс и Томас Твифорд.
Более всех прославился Томас Крэппер, подаривший миру систему “дерни за цепочку”: англичане до сих пор унитазы называют «крэппер», а долгое сиденье в уборной обозначают глаголом «крэп». Американцы именно ему склонны приписывать изобретение унитаза. Особая живучесть этого мифа, как полагают некоторые исследователи, связана с самой фамилией изобретателя: в американском сленге «крэп» означает «дерьмо». Никто не оспаривает вклад Крэппера в развитие сантехники: ему принадлежат аж девять патентов на усовершенствование различных узлов ватерклозета и системы канализации. Но подобных ему умельцев-изобретателей в то время и в Англии, и в Америке было достаточно. Был ли бы он столь знаменит, если бы не имя? В родной деревушке изобретателя есть церковь, украшенная витражом с мозаичным изображением унитаза.
Дженнингс и Твифорд дополнили изобретенный Крэппером смывной бачок автоматическим краном напуска воды (его даже не пришлось изобретать – такой кран был на всех паровозах). В конце XIX века, после повсеместного распространения унитаза кронштейного типа, изобретательский бум в этой сфере утих, и почти все последующее столетие не было отмечено ни одним принципиальным технологическим изменением. Пришло время сконцентрироваться на эстетической стороне.
Не могу не восхититься богатством, изяществом и дизайнерской изобретательностью Твифорда. Да, конечно, переживший школу конструктивизма нынешний технично-утилитарный век многое в его сортирных залах счел бы «излишеством», но все-таки есть в них высокое ощущение основательности и достоинства. Это не однодневки, не проходные зальчики-забегаловки – это дворцы. Приходите сюда и уходите отсюда дорогим гостем.
А какой поразительной красоты росписи унитазов оставил нам XIX век! Какая замечательная лепнина их украшает! Нет, это действительно шедевры, достойные места в престижнейших музейных собраниях. Иные из декоративных унитазных чаш, ставившихся в богатых домах, были так красивы, что по их дизайн и декору делались суповые миски.
Среди других, достойных упоминания изобретателей – Доултон: ему принадлежит честь изобретения бачка, крепящегося на стене высоко над унитазом. Вода, обрушиваясь с высоты, уносит все в канализационную трубу. В 1915 году пришел час сифонных бачков: их можно располагать очень низко – едва повыше стульчака.
В конце XIX века унитазы стали делать из фаянса на посудных фабриках. Творения мастеров из Севра и Мейсена, гарднеровские и кузнецовские изделия хранятся ныне в музеях мира – по большей части, в запасниках, но, судя по тенденции развития, это явление временное. Стоили они значительно дороже, чем столовый сервиз на 36 персон. Массовое производство фаянсовых унитазов началось в Испании в 1909 году. Акционерное общество под звучным названием Unitas (союз, единство) занималось электрификацией страны, для чего заказывало одной из фабрик под Барселоной фаянсовые изоляторы. Та же фабрика поставляла заказчику и унитазы. На всей продукции ставилось клеймо – “Unitas”, “унитас” (с ударением на “и”). Так унитаз обрел свое название.
Многим славным умам обязаны мы тем самым, на вид простым, даже обыденным унитазом, которым пользуемся ныне. На стенах научных библиотек и университетов я видел медальоны с барельефами разных великих, но нигде – с портретами творцов ватерклозета. Человечество неблагодарно.