СемьЯ крупным Планом

С этого номера в «Подруге» открывается новая рубрика, вернее, подрубрика – «Семья крупным планом». Мы будем рассказывать в ней о семьях иммигрантов из СССР-СНГ, семьях счастливых (которые, вопреки мнению классика, не все счастливы одинаково) и несчастливых, которые несчастливы вовсе уж по-разному. С согласия тех, кто обращался к нам за советом и помощью (и не называя их настоящих имен), мы будем рассказывать об их проблемах – порой пустяковых, порой очень серьезных. Но при этом мы не будем предлагать способы решения этих проблем, давать «рецепты» или даже ставить диагнозы. Эту ответственную задачу мы возлагаем на вас, дорогие читатели. Впрочем, вам тоже необязательно давать «рецепты» - можно просто посочувствовать, поделиться опытом, наконец, рассказать о своих собственных проблемах. То есть вступить в некую «группу взаимопомощи», которая будет встречаться на страницах нашей газеты. Сегодня – первая встреча.

Мужа Эммы С., Александра, американцы охарактеризовали бы просто и лаконично: control freak. Он самоутверждается за счет строгого и педантичного контроля над близкими. А самый подходящий объект для такого контроля, конечно же, сама Эмма. За детьми Александр тоже неусыпно следит, но предпочитает следить за тем, как со слежкой справляется... жена. В чем бы дети ни провинились, что бы с ними ни приключилось – виноватой, крайней оказывается она. Ребенок упал, разбил коленку – значит, она недоглядела. Не почистил зубы перед сном – не проследила. Плохо вел себя в гостях – не научила. Получил двойку (F) – не проверила домашнее задание. Повторно совершил какой-то проступок – не наказала как следует в первый раз.
Эмма – маленькая, худенькая, с коротко подстриженными светлыми волосами и большими испуганными глазами – сама похожа на ребенка. Где уж ей играть роль грозной мамаши!..
«Там, в Киеве, было еще хуже, - говорит она. – То ли времени у него было больше, то ли он больше меня любил, а этот контроль – какое-то садистское проявление любви. Или вариант ревности. Бывало, что он приходил домой с работы пораньше, тихонько открывал дверь и, притаившись в коридоре, следил, как я веду себя с детьми – играю с ними и смотрю мультики или учу их чему-нибудь полезному. Он говорил: «Я хочу знать, можно ли тебе доверять детей». Как-то, помню, мы с детьми были на даче (он работал, приезжал по вечерам). Нас пригласила на чай приятельница, которая жила недалеко. Мы заболтались, дети весело играли с ее сыном. Не заметила, как время пробежало. Потом очнулась, посмотрела на часы... Бегом побежали домой. А было уже поздно, темнело, детям передалось мое волнение. Димочка – он старший – начал хныкать: «Мне страшно, я боюсь...» Вика – я ее на руках держала – ударилась в рев... А Алик, оказывается, уже давно приехал, оставил машину во дворе, не поленился дойти до дачи моей подруги и спрятаться за деревьями. А потом шел за нами следом, видел, как мы бежали, слышал, как дети плакали. В тот вечер мне досталось. Он надавал мне пощечин - такое бывало не часто, но бывало. При этом он презирал грубых мужиков, которые под пьяную руку бьют жен. Он не занимался мордобоем, он меня хладнокровно «учил», «наказывал». А после «урока» еще несколько дней со мной не разговаривал, спал на диване в гостиной...»
Все неприятности самого Александра тоже, по какой-то загадочной причине, оказываются результатом промахов Эммы. Опоздал на работу (он – бухгалтер, и очень неплохой) – значит, она болтала по телефону (смотрела телевизор, грохотала кастрюлями на кухне), и он не мог заснуть. Поругался с сотрудником – она накануне подействовала ему на нервы. Получил выговор от босса – она его озадачила домашними проблемами, и он не мог сосредоточиться на работе. Не сумел накопить денег на новую машину – она легкомысленная транжира, не способная считать и экономить...

«Ты жена и мать, - часто говорит он Эмме. – Это твои главные обязанности. Но ты даже с ними не справляешься. Ты – пустое место, ничтожество, ноль без палочки...»

Смотрю на фотографию Александра: вроде бы нормальный мужчина, даже симпатичный – ни тонких губ, ни сверлящих глаз, ни других опознавательных признаков мелочного садиста. Напротив, в глазах – настороженность, тревога, даже страх. Да и не великан, не силач на вид. Может быть, потому и предпочитает психологический террор физическому? Потому и поддерживает в жене чувство ее неполноценности и чувство вины?
В Киеве Эмма не работала, и любимая фраза Александра звучала несколько иначе: «Это твои главные и единственные обязанности. И если ты даже с ними не справляешься, на что ты вообще способна!..» Имелось в виду – ты неспособна работать, а тем более - совмещать семью с работой. И Эмма сидела дома. Готовила, убирала, стирала и получала строгие выговоры за ничтожнейшие промашки – слегка недосоленный обед, клубок пыли под кроватью, жирное пятно на скатерти, прыщ на носу у ребенка. За ошибками посерьезнее следовали «уроки»...
Здесь, в Нью-Йорке, Эмма работает в регистратуре медофиса и вносит немалый вклад в семейный бюджет. Но даже на эту, вроде бы «автономную» область ее жизни Александр сумел распространить свой контроль. «Он заставляет меня рассказывать обо всем, что происходит у нас в офисе, и ловит меня на ошибках. Не так повела себя с клиентом, с медсестрой, с доктором... А поймав, начинает учить уму-разуму, наставлять, насмехаться. Я не выдерживаю, начинаю плакать. А ему только того и нужно. Правда, руки он уже в ход не пускает – дети подросли, и перед ними он хочет выглядеть безупречным, самым «правильным». А может быть, боится, что они будут за меня заступаться, станут на мою сторону. Кстати, их он никогда не бил, порой даже баловал. Но они его все равно боялись...»

Часто Александр не просто учит жену, как надо жить, а дает ей перед уходом на работу задания: вести себя с клиентами так, чтобы они давали ей взятки или хотя бы приносили коробки конфет. Бдительно следить за сотрудниками, чтобы ее не опередили, не обогнали на служебной лестнице. Проявлять дипломатичность и хитрость в отношениях с начальством, чтобы добиться повышения зарплаты. А вечером – снова допросы, отлавливание промахов, насмешки, наставления и выговоры. «Неужели ты не можешь запомнить такие элементарные вещи? Или ты просто меня не слушаешь, а делаешь вид? На что же ты тогда вообще годишься?!.»

«Я превратилась в комок нервов, - говорит Эмма. – Все время настороже, боюсь допустить промах, а от этого только больше их допускаю. Видимо, старею. Раньше я легче все это переносила».
«Почему же вы «все это» терпите? – недоумеваю я. – Понятно, там, в Союзе, были определенные установки, предрассудки. Были и пословицы типа: «милого побои недолго болят». Женщине полагалось молчать, терпеть. А здесь общество готово помочь женщинам, которых «учат» и подавляют разными способами – словесными или кулачными. Что вас удерживает? Страх разрушить семью? Страх перед процедурами, связанными с разводом? Нежелание оставить детей без отца? Любовь? Инерция?»

«Сама не знаю, - говорит Эмма. – Может быть, страх перед жизнью, перед тем, как я буду выживать без него. Ведь Алик приучил меня к мысли, что я полное ничтожество. А может быть, страх перед ним. Мало ли, что он может сделать, если я буду добиваться развода. Он может доказать, что я – плохая мать, отнять у меня детей...»

Покопавшись в прошлом Эммы, я убедилась, что корни ее проблемы уходят глубже, чем она думает. Она росла без отца, а ее мать – женщина волевая и властная – так же бдительно следила за каждым ее шагом и так же пугала ее возможными последствиями ничтожных ошибок. Наверное, именно отсюда страх перед жизнью, неосознанное желание опереться на руку мужчины, который, пусть суровыми методами, оградит ее от всех опасностей...
Мать Александра, который тоже рос без отца, была, напротив, женщиной легкомысленной, безалаберной и любвеобильной. Транжирила деньги, водила домой мужиков, сына любила и баловала, но о его воспитании заботилась мало.
«Может быть, он думает, что все женщины будут такими, если их не контролировать?» – задумывается Эмма.
«А как же дети? - спрашиваю. – Вы за ними не замечаете каких-то комплексов - ваших или Александра?»
«До сих пор все было нормально, но сейчас у них начинается переходный период – Вике 12 лет, Диме – 13. И он уже начинает следить за сестрой, командовать. «Зачем надела эти шорты?», «Не смей краситься!» Правда, она, в отличие от меня, девочка боевая, умеет за себя постоять. Но я с ужасом жду момента, когда она начнет ходить на свидания с мальчиками. Что у нас тогда начнется!.. Наверное, из-за детей я и не решаюсь порвать с мужем. Им уже трудно, будет еще труднее. И в этом не только вина Александра, в этом и моя вина. Как же я могу создавать для них дополнительные проблемы?.. Наверное, не стоило мне вас беспокоить – ведь все равно я не буду ничего менять. Не буду подавать на развод, идти в какой-нибудь центр для задавленных женщин. Но так хотелось кому-то рассказать о своих бедах, излить душу...»
Мне вспоминилось библейское изречение о грехах отцов, за которые потомки расплачиваются до третьего и четвертого поколений...