Две души

К чему писать большие книги,
Когда их некому читать?
И.-В. Гёте. Фауст.*

Соломон Мендельсон, несмотря на свою фамилию, к музыке не имел никакого отношения. Он работал заготовителем в райзаготконторе, и его знала вся краснопольская детвора, потому что за тряпки, макулатуру и железки он давал удивительные вещи, о которых мы даже не мечтали. Они появлялись у него неожиданно, как у волшебника из сказки, и весть о них моментально распространялась по Краснополью, и вновь перетряхивались чуланы и сараи в поисках всевозможного барахла, которое можно было бы занести Соломону и получить заветную вещь. У него впервые появились китайские фонарики, круглые, бившие лучом, как прожектор, и перочинные ножики с семью лезвиями, среди которых были ложка и вилка. Как говорил мой друг Рулик, такие ножики имеют только разведчики. Менялись времена, менялись и вещи, которыми делал план Соломон. Толстые двухрядные немецкие губные гармошки, от игры на которых болели губы и трещало в голове, сменялись маленькими бутылочками «пепси-колы» с коричневой пенящейся жидкостью, глотнуть которую было заветной мечтой не только детей, но и взрослых.
Я помню, как едва насобирал тряпок на одну бутылочку этого удивительного по тем временам напитка, притащил даже старую шубу-кожух, что лежала у нас на печке, и папа потом ходил забирать её назад у Соломона. Получив наконец эту заветную бутылочку, я разбил её по дороге, споткнувшись едва ли не на пороге своего дома. И я плакал по этой бутылке, как будто пришел конец света. И тетя Двойра, жена дяди Соломона, узнав о моих слезах, вечером принесла мне целые две бутылки этого волшебного напитка, предупредив, чтобы я не болтал об этом щедром даре всему Краснополью. И еще она сказала:
– Вос ис тутцех?! Фар вост ду вэйнтс? Ит из а бисэлэ писахц! Мой компот в тысячу раз лучше!
А потом у дяди Соломона появились книги. За двадцать килограммов макулатуры давали «Фауста». Не знаю, по какой причине первой к нам завезли эту книгу в то время когда в Могилеве тащили бумагу за «Трех мушкетеров»?! То ли посчитали наших жителей более интеллектуальными, то ли решили, что у нас пойдет любая книжка. И дядя Соломон, который в жизни не читал ничего, кроме местной районки, впервые получив в качестве дефицита книгу, принес её домой и надумал полистать перед сном. И зачитался... Когда Двойра проснулась среди ночи, она не поверила своим глазам и подумала, что сон продолжается: Соломон сидел за столом и читал.
– И что ты думаешь, Маша? - сказала назавтра тетя Двойра моей бабушке. -Я говорю ему, гей слофун, а он смотрит на меня, как на мишугине.
– Мой такой же, - успокоила ее бабушка, - брингт а бихул и все: может дом белым пламенем гореть, он не заметит. Главное, чтобы книжка не сгорела.
– Вос ду зогст, твой Анча и мой Соломон – это же небо и земля. Чтобы мой Соломон не спал из-за бихула, должен пойти снег посреди лета, - сказала тетя Двойра и добавила, -и я таки думаю, что в этом году будет хорошенькое лето, без кофты не выйдешь.
В этот же день дядя Соломон зашел после работы к моему дедушке и сказал:
– А гутэ бихул, но не совсем.
– Что не совсем? - спросил дедушка.
– Умный человек этот доктор, как наш Пузенков, а что просит? - сказал дядя Соломон и, вынув из портфеля книжку, раскрыл ее на загнутой странице и прочитал: «решил нырнуть в страстей клокочущих горнило.» А шэйне ворт! Красивое слово. Мне тоже, может, хочется когда-нибудь нырнуть. И что? Я разогнался и побежал? Мой татэ когда-то плавал в этом море. Как говорила моя мама, во всем районе не найдешь деревни, где бы ни жили еврейчики, похожие на папу. И чем все это кончилось? Завел любовь с сестрой Толика-энкеведиста. И очутился на Беломорканале... А сидел бы спокойно, никуда не нырял, так, может, и Висарионыча пережил бы.. Кстати, мой сыночек Изя тоже из породы ныряльщиков, две жены сменил и пишет уже, что и с этой не сошелся характером... Если бы я был на месте этого Фауста, я попросил бы, чтобы у меня всегда были здоровье и работа. И всё. И может быть, ещё попросил бы, чтобы наш директор Нохэм на меня не ругался, когда я план не делаю. И больше мне ничего не надо, - дядя Соломон вздохнул неизвестно по какой причине и, спрятав книжку назад в портфель, добавил: а книжка умная!
С этого времени Соломон не расставался с этой книжкой и вынимал её из своего портфеля при каждом удобном и неудобном случае. И самое главное, уезжая в Америку, он забыл золотые ложечки, которые тетя Двойра собиралась подарить Изику по случаю третьей свадьбы!
– Амишугенер, - долго попрекала Соломона этими ложечками тетя Двойра, - я тебе десять раз напоминала положить их в кальсоны, я там специально карман сделала, так он забыл, а бихул не забыл, нес в руке, как мизузу!
В Нью-Йорке они поселились недалеко от нас, на Крапси, в трамповских домах. И тетя Двойра по краснопольской привычке забегала по вечерам к нам, чтобы рассказать о мишугаясах дяди Соломона.
– Все наши, как нормальные люди, выходят в парк, чтобы поиграть в домино или шахматы, а мой берет а бихул и сидит на скамейке один, как профессор из Конотопа, - жаловалась она бабушке. - За это время можно было запомнить эту книгу на память! И не таскать с собой!
– Ей плохо, что Соломон сидит один, - заметила бабушка, - интересно, что она скажет, если он будет сидеть вдвоем.
Сказала, как будто глядела в воду: в один прекрасный день тетя Двойра прибежала к бабушке с криком:
– Вос ис тутцех?! - причитала она. - А мешугинер гефунд а притцте! Они с ней ведут интересные разговоры. Я ему сказала, что я не его мама Доба, которая терпела выходки от его папы Герцла. Я один раз скажу нет и будет нет!
– Кто нашел? - в первую минуту не поняла бабушка. - Какую притцту? Какие разговоры? Что нет?
– Я знаю, какие разговоры?! – разволновалась тетя Двойра. - Я думаю, что про этого сумасшедшего доктора из книжки! О чем ещё Соломон может говорить с библиотекаршей из Жлобина! Вчера Маня, что жила в Краснополье на Ленинской улице, мне звонит и рассказывает: мой сидит с этой библиотекаршей и беседует. И она угощает его пирожками с картошкой, которые купила за шестьдесят центов на Брайтоне! И он их лопает, как будто это не общепитовские пирожки, а мои блинцы с яблоком!
– Послушай, - сказала бабушка, - может, еще не все как ты рассказала. Посидел человек, поговорил и всё.
– Ты не знаешь ихнюю породу?! - возмутилась тетя Двойра.- Мой Изик четвертую жену сменил! Думала, через Соломона перескочила эта хвароба, Изику досталась, так нет, и на него нашло. Мама мне говорила, какая мука, такой и лэках! Так оно и есть!
– Анчэ, - сказала бабушка дедушке после того, как ушла тетя Двойра, - может быть сходил бы и поговорил с Соломоном?
– А что с ним говорить?! - пожал плечами дедушка. -Что он такого сделал? - дедушка вздохнул и добавил: - С кем он дома мог поговорить про книжку? С Двойрой, которая за свою жизнь не прочитала даже Тору?!
– Что ты этим хочешь сказать? - подозрительно спросила бабушка. -Что я тоже ничего не читала?! А когда мне было читать? Всё всю жизнь на мне: дети, дом, корова, куры, гуси и муж-бухгалтер?! Так что, мне нельзя после всего этого отдохнуть в Америке без твоих дурацких книжек?
– Тише, тише...,- испугался дедушка. - Ничего я не хочу сказать. И чтобы ты не волновалась, я прямо сейчас пойду и поговорю с Соломоном.
И мы пошли с дедушкой искать дядю Соломона. Нашли его в парке: он как будто дожидался нас, сидел один. С книжкой.
– Ну, что, дочитался? - сказал дедушка.
– Дочитался, - кивнул дядя Соломон.- Моя, наверное, три короба наговорила.
– Было дело, - подтвердил дедушка.
– Мой татэ по неделям не ночевал дома и мама молчала. А тут я только про книжку с умной женщиной поговорил, и сразу а милхомэ! - дядя Соломон грустно посмотрел на дедушку и добавил, погладив меня по голове: - Ты, Мойша, такие книжки не читай. От них одни цорэс.
– Рано ему еще такие книги читать, - сказал дедушка. - Он еще только в пятый класс в сентябре пошел.
– А мой Изик в пятом классе Шурку Ситникову на перемене целовал. И меня в школу вызывали, - заметил дядя Соломон.
– Так у вас такие гены, - сказал дедушка.
– Чего? - не понял дядя Соломон.
– Про мишпоху я вашу говорю, - пояснил дедушка.
– Да,- согласился дядя Соломон. - Вся мишпоха гуляки, один я - выродок.
Был бы настоящим мамзером, не обидно было бы, а так,..- он тяжело вздохнул и посмотрел вопросительно на дедушку.
– Надо покаяться, - сказал дедушка и со знанием дела добавил: - Спокойнее будет.
– Я не против покаяться, так она ещё хочет, чтобы я в гарбич книжку выбросил, -сказал дядя Соломон. - Разве можно так?
Дедушка промолчал.
А я предложил подарить книгу нам.
– Мойше зогт а гутэ ворд, - согласился со мною дедушка. -Нам подаришь - и нету проблем. И Двойра успокоится, и книжка не пропадет.
– Прямо сейчас? - растерянно спросил дядя Соломон.
– Нет, - рассудительно сказал дедушка. -Лучше будет, если ты принесешь книжку вечером вместе с Двойрой.
– А если мне захочется перечитать книгу? - тихо сказал дядя Соломон. -Я привык к ней. Читаю и представляю себя доктором Фаустом. Как ты говорил, Анча, может быть, таким образом у меня ворочаются эти самые папины гены, - дядя Соломон еще раз глубоко вздохнул, открыл книжку и прочитал:

Ты верен весь одной струне
И не задет другим недугом,
Но две души живут во мне,
И обе не в ладах друг с другом...
– Может быть, - согласился дедушка и добавил: - Но не делай из этого большую проблему: захочешь эти гены поворочать, придешь к нам и почитаешь.
Вечером бабушка устроила дяде Соломону и тете Двойре сладкий стол: сварила цымес, который любит дедушка, испекла флодун, который люблю я, и дала чай со сливовым вареньем, который любит тетя Двойра. Дядя Соломон ничего этого не любил, и бабушка дала ему куриные котлеты, оставшиеся с обеда. В конце приема дядя Соломон, под одобрительным взглядом тети Двойры, под неслышные звуки марша Мендельсона, как потом сказал дедушка, оставил у нас злополучную книгу. И они ушли.
В ту ночь я остался ночевать у бабушки, была пятница, и мне не надо было назавтра в школу. Как только я убедился, что бабушка спит и тихо похрапывает дедушка, я снял Соломонового «Фауста» с полки и стал читать. И не заснул до рассвета. Мне было всего одиннадцать лет, три месяца, две недели и три дня....
*Стихи И.-В. Гёте в переводе Б.Пастернака.