ДВА ГОЛОСА

ГОЛОС ПЕРВЫЙ

ДОСТОЕВСКИЙ, УМНОЖЕННЫЙ НА ДОСТОЕВСКОГО...
«Мужайся, сердце, до конца:
И нет в творении творца!
И смысла нет в мольбе!»
(Ф.И.Тютчев)
«К.И. из «Преступления» (по мотивом романа Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание») первый спектакль московского режиссера с мировым именем Камы Гинкаса, который я увидела в Нью-Йорке (хотя в Америку, как и в большинство европейких стран, Гинкас привозит свои спектакли не впервые).
Московичом Гинкас стал в 1988 году. Я познакомилась с ним и его женой Генриеттой Яновской в Ленинграде задолго до их переезда в столицу. Были они тогда молодыми таланливыми режиссерами, которые всегда искали свой путь.
Кама Гинкас закончил режиссерский факультет Ленинградского института театра, музыки и кинематографии (курс Г.И.Товстоногова). Дебютировал в Риге, потом руководил ТЮЗом в Красноярске (и слава о каждом поставленном им спектакле мгновенно доходила до Ленинграда), затем вернулся в Ленинград, где поставил несколько спектаклей в разных театрах.
Теперь Гинкас работает в московском ТЮЗе, художественным руководителем которого явлаяется его жена Яновская. Этот театр отличается от ТЮЗа времен моей молодости ( который я никогда не любила за умышленное приспособление к якобы детской психологии), где престарелые актрисы бегали по сцене в мальчишечьих шортах или коротких юбочках, сюсюкая под «юных пионеров». Яновская создала в своем театре репертуар, состоящий из пьес «для взрослых», в него входит и «К.И. из «Преступления». Гинкас - обладатель многих театральных премий, он имеет звание «Народного артиста России», а в 2004 году получил престижную премию «Триумф».
Кама Гинкас является не только профессором Школы-студии МХАТ, но и проводит мастер-классы в школах драматического искусства в Англии, Финляндии, Канаде, Америке и других странах. В Америке вышла его книга «Provoken Theater» на английском языке.
А теперь о самом спектакле, который идет в нетеатральном помещении на 37-й улице, где залы вмещают всего по шестьдесят зрителей. Это - камерный спектакль, он и должен быть максимально приближен к зрителю. Я думаю, многих зрителей надо было бы подготовить к тому, что они увидят на сцене. Правда, сцены как таковой нет. «К.И. из «Преступления» - это практически моноспектакль, в котором Катерина Ивановна бродит, бегает, безумствует, играет на скрипке, поет на отведенном ей пространстве между зрительными рядами. Иногда в сценах участвуют трое детей, но в целом - это монолог актрисы Оксаны Мысиной, который длится час сорок минут.
Текст моноспектакля составлен из специально подобранных цитат, отрывков из «Преступления и наказания». Автор этой пьесы, написанной по заказу режиссера, - сын Яновской и Гинкаса, драматург Даниил Гинк.
Гинкас выбрал ту часть романа Достоевского, где сошедшая с ума Катерина Ивановна устраивает поминки по покойному мужу. Форма представления необычна, и многие зрители сначала пребывают в растерянности: героиня моноспектакля все время обращается не только к публике в целом, но и к некоторым зрителям в отдельности. Она вовлекает их в игру, одного пересаживает на другое место, другого называет «Раскольниковым», к третьему обращается за сочувствием. Тем, кто собирается посмотреть спектакль (что я очень советую театралам, которые любят серьезные спектакли), надо быть к этому готовыми.
А спектакль смотреть не просто. Помните старые деревенские колодцы? Крутишь ручку ворота, железная цепь спущенного в колодец ведра постепенно наматывается на ворот, ведро с водой поднимается на поверхность. Нечто подобное я испытывала на спектакле Гинкаса: мне казалось, что спектакль постепенно «появляется на поверхности» во всей полноте, предварительно «наматывая» на свою основу мои зрительские чувства и чувствительность. Рядом со мной сидела женщина, которая вообще время от времени закрывала глаза, так мучительно было для нее смотреть на безумную женщину, выворачивающую перед нами свою душу (а заодно и нашу).
Те из наших читателей, кто смотрит современные российские фильмы, вероятно, знают актрису Оксану Мысину. Я же видела ее впервые и была потрясена ее игрой. То веселая, то гневная, то истеричная, то трогательная, то Офелия, то Медея, но всегда очаровательно-женственная и всегда безумная... Во время спектакля она раза два обратилась и ко мне, взывая к моему сопереживанию ее горестям, и глядя ей в глаза, я поразилась тому, что увидела. Тютчев, создавая поэтический образ безумия, писал, что «оно стеклянными глазами чего-то ищет в облаках». Так вот, у актрисы (вернее, у Катерины Ивановны) были «стеклянные глаза»: взгляд, хотя и направленный на тебя, уже ничего конкретного не выражал, даже сумасшествия...
Итак, спектакль, как заезженная пластинка старого патефона, будто повторяет одну и ту же мелодию: бедная, но благородного воспитания вдова (в русский текст вставлена речь на английском, немецком и французском языках), несчастные дети...На что жить? Как прокормить детей? И только позднее осознаешь, что внутренний ритм спектакля убыстрялся, подводя нас к совершенно неожиданному концу...
Посредине спектакля зрителей переводят в другое помещение, где стены, потолок и стулья выкрашены белой краской (это - часть концептуальной идеи режиссера). Там в навязчивый бред Катерины Ивановны вплетаются две важные темы: ее любовь к погибшему пьянице-мужу и страшная история о том, как она послала Соню на улицу продавать себя, чтобы прокормить семью... Затем Катерина Ивановна отсылает детей, а сама готовится умереть - больше она не в силах выносить эту жизнь... И тут сверху, из дырки в потолке, спускается веревка, к которой привязана обыкновенная деревянная лестница. На фоне ослепительной белизны зала Катерина Ивановна, в черном вдовьем платье, карабкается по лестнице наверх, крича туда, в эту белоснежную высь: «Это я! Я здесь! Пустите меня туда!» Туда, в ваши райские кущи, пустите исстрадавшуюся женщину, которая не в силах больше ни жить, ни страдать... Но наверху нет неба. Катерина Ивановна напрасно колотится в белый потолок...
Этот жуткий конец привел зрителей в состояние полного оцепенения. Хотя я все время ждала, что кто-нибудь закричит или зарыдает, - словом, не выдержит ...
Я не знаю, как сама актриса выдерживает такое напряжение, играя каждый вечер. Я спросила Оксану об этом после спектакля. «А я думаю о том, что впереди еще семнадцать спектаклей», - ответила Мысина. Воистину, человек обладает неограниченными душевными ресурсами!
Спектакль, сделанный Гинкасом «по мотивам» романа Достоевского, воспроизводит атмосферу и нравственное напряжение произведений писателя, но сквозь призму нашего времени: Достоевский, помноженный на Достоевского, без единого луча надежды для его героев, даже в виде возможности «взять на себя» преступления других ...
Боже, в какой страшной стране мы жили, а люди продолжают жить! Потому что спектакль «К.И. из «Преступления» - это прямая реакция, или, вернее, прямое отражение моральной атмосферы страны: абсолютная безвыходность, абсолютная безнадежность существования. «И смысла нет в мольбе!»
На мой взгляд, спектакль должен быть все-таки немного короче: сцены с детьми однообразны; наблюдая за зрителями, я видела, что в какой-то момент напряжение в зале спадает.
Зрители имеют возможность увидеть и другие спектакли Камы Гинкаса. И опять театральное агентство «Ardani Artist» берет на себя миссию культурного просветителя, внедряя русское искусство в американскую театральную жизнь. Сергей Данилян решил познакомить Америку не только с русским балетом (он по-прежнему будет привозить в Америку Театр Бориса Эйфмана и другие русские балетные труппы), но и с русским драматическим искусством. В следующем сезоне (сроки уточняются) Агентство открывает первый Фестиваль русской драмы в Нью-Йорке: «Русская драма - новое видение». Вначале будет показана трилогия Камы Гинкаса, созданная по рассказам А.П.Чехова «Дама с собачкой», «Черный монах», «Скрипка Ротшильда». Затем спектаклем «Шинель» (по Н.В.Гоголю) и другими работами будет представлен режиссер Валерий Фокин (сейчас он является главным режиссером знаменитого Александринского театра в Санкт-Петербурге). Кама Гинкас и Валерий Фокин представители того же поколения в драматическом искусстве, что и Борис Эйфман - в балете.

ГОЛОС ВТОРОЙ

РЕПЛИКА
«Ты был богов орган живой...»
(Ф.И.Тютчев)

Так сложилось мое расписание, что вечером того же дня (спектакль Гинкаса начинался днем) я попала в Гринвич Виллидж, на концерт знаменитого музыканта и исполнителя песен собственного сочинения Юрия Наумова в известном клубе. « Я не могу писать о музыке «русского короля блюзов» (я даже не совсем согласна с тем что его музыка - блюз), эта область искусства мне почти не знакома, музыка казалсь мне бездонной и безграничной... Я не могу писать о его поразительном владении гитарой (американцы называют его «человек-оркестр»). И я бы не позволила себе даже маленькую «реплику» на выступление Наумова, но меня поразило совпадение - противопоставление мироощущений художников. Оба они, как подлинные творцы, доносят до нас атмосферу и приметы своего времени. Но только Кама Гинкас выразил в своем спектакле гнетущий ужас времени, в котором он живет, песни же Юрия Наумова - это голос надежды. Конечно, оба творца принадлежат разным поколениям.
Я внимательно слушала именно слова Наумова-поэта. Когда-то Булат Окуджава стал выразителем дум поколения, воспитанного еще на идеалах ХIХ века, он тоже был светел и нес надежду, но для людей, попавших в экстриемальную ситуацию: он пел о любви и о братстве перед лицом «безумного султана» и его государственной машины. Наумов принадлежит тому поколению, которое сложилось в эпоху застоя, а затем - крушения старой системы...
Его герой одинок и не ищет содружества. Братство распалось, песни нового поколения - это песни «птиц, подстреленных на лету». Но поэт Наумов подхватил эти песни и поет. Он стал голосом потерянного поколения своего времени, тех, кто беден и гол, но у кого «на плечах голова», тех, кто совсем отчаялся и «сидит на игле». Он ищет не братства с этими людьми, а возможности ответить за всех - одному (без «достоевщины»).
Для музыканта и певца есть возможность СВОБОДНО выражать себя, оставаться самим собой в любых обстоятельствах. Он может безбоязненно предаваться своему назначению в жизни. «Рожден, чтобы играть» - так назвал Наумов одну из своих песен (и один из своих дисков). Есть в песнях Наумова и печаль и сомнения, но у него над головой есть небо, в его душе прорастают заповеди Христа, голос певца светел и несет надежду.
Конечно, мои наблюдения - это только наблюдения, не больше. Меня поразило, что в один и тот же день я встретила двух мастеров, таких разных по мироощущению, но в равной степени ставших «живым органом» своего времени.
Как писал Питер Брук, «Если он (художник - Н.А.) внутренне свободен, если душа его открыта и настроена на нужную волну, невидимое овладевает им и становится доступным всем».