Исхода Жертвенный Алтарь

Эмиграции 1990-го

Какая это мука – глядеть вслед уходящему московскому поезду. За пять минут ДО: клятвенные обещания писать, обязательно встретимся, да, да, обязательно, через год вы приедете или мы, но лучше вы, последний глоток шампанского из бумажных стаканчиков, сквозь слёзы выдавленные улыбки и... всё!
Незачем обманывать себя – не встретимся. А если встретимся, то окажемся вдруг другими, неожиданно ставшими чужими, с тем же материальным, но иным астральным телом, с другой кровью и другой кожей.
Каждый поход на вокзал – тупым ножом по горлу: не режет, а надрезает, и кровь, не успевая хлынуть, лентой запекается на шее ещё одной потерей.
На кладбище провожаем мёртвых, на московский поезд – живых. Красная черта, обратной дороги нет - аэропорт Шереметьево.
“Северу скажу: отдай, и югу – не удерживай, северу скажу: отдай... – надрывно поёт в одесском филармоническом зале американка из христианского посольства в Иерусалиме, призывая собравшихся к эмиграции на Святую Землю. - Не бойся, ибо Я с тобой, не бойся, ибо Я с тобой, северу скажу: отдай, и югу – не удерживай, не бойся...”
Неужели это очередное испытание на прочность, придуманное ИМ: рассеять по миру, прах растолочь в ступе, а потом медленно, по травинке выдёргивая, собрать всех воедино, и лишь для того, чтобы ещё раз услышать: “Верю!“
Неужели расколом по семьям – иного пути нет, проверяет на стойкость ОН каждого, словами: “Не бойся, ибо Я с тобой “, но я ведь не боюсь, я знаю: так оно и есть - ОН со мной. Я счастлив, что родился в Одессе, но не загадываемая и подольше отодвигаемая мечта – сладкое, как сахар, и звонкое, как гитара, слово: “Иерусалим“.
Не сейчас – в следующем году, ещё в следующем, ещё... родиться здесь и жить где угодно, но умереть там, принятым в стенах ЕГО.

Осень 1990 года
Мощная струя брандспойта вырвала Стеллу с мужем и четырьмя родителями из обжитых одесских квартир, вогнала в автобус и швырнула через румынскую границу к аэропорту Бен-Гурион.
А младшая сестра её, зацепившись за торчавший на дороге осколок, застряла на полпути. Трагедия и драма, приобретение и потеря слились воедино в непредсказуемо порочном слове “любовь”.
Любовный треугольник лучше назвать Бермудским - остроконечные углы кинжалом врезаются в тех, кто по неосторожности оказался поблизости.
Полина, Эдик и третья вершина, Коля. Треугольник обозначен. Тайфун приближается. Его имя, тайфунам принято давать женские имена, - Эмиграция.
Сёстры. Старшая Стелла – даже в имени её сталь слышна, волевая и настойчивая, и младшая Полина - как удивительно музыка имени определяет характер – мягкая, добрая, покладистая. Три года разницы. Характер - вода и камень. Во всём остальном - проказы, игры, друзья, застолья, - всё вместе. С детства.
Стелла. Обычный маршрут - школа, институт, замужество за одноклассника, сын Вадик... Затем – всякое в жизни бывает – долгий роман с мужем подруги, закончившийся вторым браком.
Развод был тяжёлым, с дележом неделимого, но здесь Стелла оказалась на высоте и уступила лишь то, что нельзя было не уступить. Как Россия - Прибалтику или Франция – Алжир. Несколько книг, магнитофон “Комета” и личные вещи. Изредка - подконтрольные свидания с сыном.
Полина хоть и не одобряла развод – с детства она дружила с мужем сестры, смирилась с её решением. И как прежде, не было праздника, чтобы сёстры не отмечали его за одним столом.
Прошло семь лет
Вадик вырос, лихим петушиным взором окинул окрестности, и первая же девушка, которую он клюнул, бережно взяла его под руку и на глазах оторопевшей Стеллы повела во Дворец бракосочетания. Марш Мендельсона повторять я не буду – вы его и без меня знаете.
Курочка, похлопав крыльями, яиц нести не стала, покудахтала, покудахтала и улетела с петушком на другой насест, в Землю Обетованную.
Подобной наглости от невестки Стелла не ожидала. “В погоню!“ Поднять всех, родителей, сестру! Единственный сын так просто не отдаётся!
Первый удар колокола оторвал треугольник от пристани и выбросил в океан. Не приведи господи принимать решение, когда хочется сказать: “Да”, а из дрожащих губ: “Нет”, когда один корешок дерева за морем, другой – вылез из земли и едва держится, а третий – прочно, глубоко увяз в родной для него почве, его и вынуть нельзя – только выкорчевать. Но дерево нужно пересаживать или целиком, или... рубя по живому, глубоко засевшие корни.
После споров и колебаний - следует отдать должное талантам убеждения - Полина с Эдиком и три пары родителей приняли нужное Стелле решение: “Едем”.
Этим словом назвал бы Шекспир одну из самых великих своих трагедий, приведись жить ему в то сумасшедшее время.
Всякий раз, когда Коля заводил с Полиной разговор о женитьбе, заканчивался он неизменно: “Да”, “Подожди немного”, “Расстаёмся, это невозможно”, “Да”, “Когда?”, “Через неделю”, “Я не могу. Расстаёмся”, “Да”, “Когда?”, “Скоро. Подожди чуть-чуть”, “Сколько?”, “У сына выпускной класс – я не могу его волновать”, “Но это точно?”, “Да”, “Прости, не могу. Подожди чуть-чуть”.
Сердца раскалываются не на пограничном шлагбауме - раньше. Чуть затормозились - на передышку нет времени. По семьям безжалостно, жены с детьми - налево, мужья - направо. Нерешительные - в сторону. Вокзал и аэропорт - кладбище разбитых надежд. Треугольников и квадратов. Родители - на земле, дети - в воздухе. Кто будет их хоронить? - Некому. Каждый самолёт - как последний рейс из блокадной Одессы. Октября 41-го. Завтра будет поздно - у стен немцы!
Второй удар колокола - тайфун закрутил треугольник и бросил на скалы. Отступать некуда - пора принимать решение.
Если б Полина не воспринимала за чистую монету риторику сына: “Ты убиваешь отца!” “Если ты выйдешь замуж за Колю – ты мне не мать!” - и решающее: “Ты, как знаешь, – я остаюсь с отцом!”, - то в вечном споре семья-любовь, поплакав, поплакав, победила бы жизнь. То есть любовь. И все, сперва родители и сестра, а затем и сын, смирились бы с этим - примеров тому множество. Зачем далеко ходить? Стеллин - перед глазами.
То, что легко на словах, не всегда выполнимо на деле. Полина подала документы в ОВИР вместе с Эдиком, и началась новая серия: “Прости, я не могу терять сына. Это выше нас. Прости и забудь”. “Да”. “Когда?”. “Завтра”. “Точно?”. “Да”. “Когда?”. “В три часа в сквере Кирова”. “И в загс?”. “Да”.
Коля ждал её и в три, и в четыре, и в пять, и вернулся один в осточертело ледяную квартиру, где её ждали праздничный ужин и цветы...
А Полина, уйдя от мужа и не придя к Коле, слегла. Сорвалась. Не выдержала напряжения.
Укрытая в родительской квартире и от ревниво беснующегося Эдика, и от издёрганного обещаниями Коли, она мучительно пыталась примирить ум с сердцем. Муж её любит, и, несмотря на фиктивный развод, совершённый пять лет назад (из-за ухищрений с пропиской пришлось забивать колышки в разных домах), они подали документы на выезд. Но c Колей её также связывает не один год жизни.
Белыми губами через два месяца затворничества она прошептала: “Да”, – и Коля, ежедневно держащий наготове загс - вдруг чудо случится и она надумает, – схватил такси. Глоток шампанского и... Полина вернулась в дом мужа.
- Никому о нашем браке не говори. Дай мне месяц – я должна сама всё уладить. И с сыном, и с Эдиком. Месяц назад он похоронил отца. Я чувствую, что в его инфаркте есть и моя доля вины.
Коля, сто раз уже слышавший обещания и отказы, ни во что и в первую очередь ей не верящий, вынужден был уступить: “Хорошо, пусть будет так“.
Непостижимо, но она вновь произнесла: “Нет”.
- Заплати, чтобы нас быстро развели. Я не могу терять сына.
Я затрудняюсь что-либо объяснять - женская логика не подвластна сухим расчётам. Я вспоминаю Анну Каренину, и одно только слово пытаюсь сказать в её оправдание: “Женщина”. Непостижимая женщина, не подчиняющаяся никакой логике, никаким правилам, ничему. Я улыбаюсь, произнося теперь это слово, потому что легко объясняет оно непредсказуемые шаги и поступки.
Родная сестра, до того кричавшая, что Полину обезумевшую завлекли в сети и скажи только: “Да”, – она брак расторгнет, родители, бунтующий сын – пошумели неделю и успокоились. Полина, как Стелла. Дай Бог, чтобы второй брак оказался счастливым.
Со слезами: “До встречи” Стелла с мужем и четырьмя родителями простилась с Полиной и Колей и уехала в Израиль. Вскоре их примеру последовал Полинин сын, уехавший с отцом и его родителями.
Молодая семья слетала в Иваново к Колиной маме, взяла у неё разрешение на Колин отъезд и по возвращении в Одессу подала документы в ОВИР.
Четырёхмесячное ожидание Колиного паспорта не было потеряно даром. Бесценные советы Стеллы, главы нового клана репатриантов, стали руководством к действию: “Брать: электротовары, ни в коем случае синтетику, нижнее бельё – только хлопок. Мне: лифчик, босоножки... и не медлите, мы сняли с родителями огромную квартиру и ждём вас не дождёмся”.
Сёстры... Иногда спорящие – не без этого, но всегда осознающие свою кровно-духовную связь. Почему именно вас выбрал ОН, чтобы показать, насколько ничтожен человек? Неужели недостаточно было греха Каина, поднявшего руку на родного брата?
Неужели, чтобы вернуть свой народ на Землю, дарованную ИМ несколько тысячелетий назад, ОН должен расколом пройти по семьям, как бы в наказание предкам, что не сумели они уберечь Храм?
А если дело в другом? Если избранные им чада недостойны Святой Земли? А может, и тогда, когда привёл ОН Моисея на новые земли, начались распри среди соплеменников за лучшее пастбище и виноградник? Я уверен, что начались. Ибо народ ЕГО не единый монолит, а миллионы кирпичиков, в каждом из которых есть нечто от Каина, Авеля, Авраама и Моисея.
Легко быть праведником, имея дом свой и виноградник, но каково становиться им в сорок лет, полуголодным взглядом набрасываясь на плодородные земли.
Каин улыбается и бьёт фонтаном на эмигрантское поле семя своё.
Сёстры-сёстры... На третий день строго охраняемое Стеллой шекелевое пастбище, на котором паслись две пары пенсионеров-родителей, стало полем раздора.
Неблагодарное дело описывать семейную тяжбу: долго тлеющий фитилёк, вспышка, вёдра воды, вылитые взволнованными родителями, клубится лёгкий дымок, вновь вёдра воды и песок, огонь плотнее, и ни мольбы стариков, ни увещевания друзей, ничто не может потушить пламя Стеллиношекелевого гнева: “Пусть твой муж не жжёт в коридоре свет, а курит на улице!“.
Варианты: “Пусть тогда они больше платят за свет!“ или: “Вода стоит денег – сколько раз за день можно принимать душ?”
Апофеоз: заявление в службу безопасности, что Коля - русский, фиктивно записавшийся евреем, чтобы уехать в Израиль. К тому же он имеет давнишние связи с КГБ.
Пока Колю вызвали для беседы, пока он доказывал, что ничего в анкете не исказил, а бред о его связи с КГБ – гнусный навет, государственная работа, которую он должен был получить, ждать не стала - уплыла.
Финал закономерен. Чтоб не дошло до рукопашной, плачущие родители “поделили” детей: Стелла осталась с родителями мужа, а Полина, забрав маму и папу, съехала на другую квартиру.

Прошло Четырнадцать лет
Полина с Колей живут в Натании. Эдик обзавёлся новой семьёй. Сын их женился, имеет двоих детей и, несмотря на то, что в своё время рвался в Израиль, живёт в Киеве – на Украине у него маленький бизнес. Когда изредка возвращается в страну обетованную, - из-за терактов надолго он не стремится, - попеременно гостит то у отца, то у матери. Полине приходится летать в Киев чаще.
Стелла с мужем переехала в Тель-Авив. А Вадик... Он не стал дожидаться маму – купил с женой путёвку в Мексику, а оттуда нелегально перебрался в Америку. Оба давно уже граждане. Имеют собственный дом в Вестчестере. Стелла, сорвавшая всех с места, ради того, чтобы быть около сына, простила его с трудом. Но на вторую эмиграцию не решилась.
Четырнадцать лет позади. Но сёстры и по сей день остаются чужими - склеить разбитый бокал невозможно. Мелкими осколками рассыпался он на жертвенном алтаре Великого Исхода.
Рафаил Гругман

Новую книгу Рафаила Гругмана “Нужна мне ваша фаршированная рыба”, изданную в 2004 году в Одессе, можно приобрести в магазинах “Чёрное море” и “Белые ночи”.