Русский натюрморт и грузинскаЯ образность

Говорят, натюрморты, как и ландшафты, безадресны. Это неправда. Натюрморт всегда принадлежит своему времени, своей стране и своему мастеру, т.е. художнику, который его написал, пропустив запечатленные образы (да, у настоящего мастера, предмет одушевлен!) сквозь свой мозг и свое сердце, отдав ему частицу души и своего видения мира. И если художник без конца штампует, пусть даже умело и профессионально, псевдоголландские или вроде бы ренессансные сюжеты, натюрморты и т.д., значит, он попросту своего времени не знает, и боится и сказать о нем не может решительно ничего, да и выработать собственный творческий почерк ему не дано.
Но сегодня поговорим о художниках ярких, интересных, самобытных, мыслящих самостоятельно и открывающих в своих произведениях собственный мир. Благо такая возможность представилась: в одной из, увы, немногих нью-йоркских «русских» галерей в Сохо открылась выставка со звучным именем «Русский натюрморт». Русский – потому что создавали его воспитанники великой русской художественной школы, мастера, время своё и всё, что время это заполняет, чувствующие, осознающие, принимающие и понимающие, остающиеся русскими куда бы ни занесла, ни затолкала их разбушевавшаяся нынче судьба.
Таких художников надо было найти, отобрать их лучшие, в концепцию этой выставки вписавшиеся работы и создать такую вот, очень для нас важную экспозицию.
Натюрморт. Очень важная часть живописи последних четырёх веков. Радующая глаз и много говорящая сердцу. По-английски – still life. Вот и прочла я недавно в одной газетной статье, подписанной «такая-то, такая-то, искусствовед», под репродукцией натюрморта – «спокойная жизнь». Смысл первоначального наименования этих картин, не мертвой, нет, а живой и яркой, красками и теплом насыщенной природы давно растворился, и, вспоминая дивные натюрморты Ван-дер-Вельде, Шардена, Матисса, Сарьяна (я специально назвала имена художников, творчество которых разделено веками), мы понимаем, что спокойствие их кажущееся, а статика более чем условна. Потому что ни покоя, ни неподвижности в жизни нет. Что и доказывают снова и снова творцы современного русского натюрморта.
«Величественный натюрморт» Елены Каллистовой – чувственный, динамичный, пышный, царственный. Дары щедрой природы и чудо рукодельного мастерства. Он может быть отнесен к декоративному искусству. В полотне будто поселился непокой: фрукты, гроздья винограда на фоне каких-то асимметричных, на роботы похожих сосудов. Столь же асимметрична, искривлена даже величественная ваза.
В пружину сжатая тревога в очень своеобразной, узнаваемой живописи москвички Марии Владимировой. Коль волнение, то космическое, коль цвет, то концентрации невероятной. И все же лучшей назвать можно черно-белую картину «Кувшин и птицы». Кувшину не взлететь предопределено, но окаменевшим птицам…Боже, как больно! Как созвучно керамическим шедеврам Пикассо. Откуда у художницы такая безнадежность, такой отчаянный насыщенный сюр?! Может, потому, что российский сюрреализм рожден самой сюрреалистической действительностью – советской, да и постсоветской тоже.
Наверно, это ключ к разгадке смысла очень четких и точных, близких к шедеврам Фалька натюрмортов Александра Горенштейна: некое театрализованное шествие разных сосудов. Словом, гимн бутылке. Но как сделан!
У Шуры Петрова – ретро. Грустное и страшноватое: черная чекистская перчатка, надев которую, бить было сподручней, хлыст и плотно укупоренная колба с раствором иллюзий трех поколений.
Невольно улыбаешься, подходя к оригинальному творению Алены Азерной: натюрморт-сказка, будто старое русское узорочье, как вытканные – Иван-Царевич с коньком-горбунком мчатся прямехонько к нам. Вдобавок, живописное полотно очень органично дополнено ряднышками ручного ткачества.
Хорош и нежен натюрморт Нины Длугой: на фоне роскошной драпировки стеклянный куб с двумя бутонами. Им еще предстоит расцвести. Юность. Которая, увы, отлетела.
И даже в товариществе с такими интересными работами выделяются удивительные, акварельно прозрачные холсты Автандила Амашукели. Очень эмоциональные, очень грузинские, наполненные светлой печалью. Чуточку застылость Пиросмани, но летящая к нам надежда. Натюрморт настроения, опоэтизированный полусупрематический этюд. Такое вот чудо. Для меня – открытие. Этажом ниже, расставшись с натюрмортами, снова встретила работы Амашукели – сюрреалистическая нервная драматичная живопись: мы игрушки, не властные над своей судьбой.
И снова грузинское имя – Леван Магалашвили, которое новым для меня не было совсем. С неординарным творчеством Магалашвили познакомилась я еще до того, взорвавшего рутину знаменательного дня, когда в семидесятых по рукам начал ходить его самиздатовский, сразу ставший запретным «Манифест предметного искусства», в котором художник изложил концепции и кредо этого новейшего, лишь в XX веке возникшего направления визуального искусства, цель которого – «создавать новые объекты.., переоценить, переосмыслить ценности мира, открыть новую реальность, найти новые пластические, метафорические выражения современного метериально-предметного мира...» Эти свои крамольные, будоражащие умы идеи художник воплощал тогда и воплощает теперь в остро образных, всегда несущих мысль и таящих яркую метафору той или иной стороны сегодняшнего бытия произведениях. Их мы видели и на престижных выставках, и в знаменитом Зиммерли – музее современного искусства, а вот теперь – у Грант. Те две его работы, которые сразу же привлекают внимание, едва на них взглянешь, - не инсталляции, скорее, деревянные скульптуры, необычайно выразительные. Сюр, сюр, сюр... Сравнить не с кем и незачем – оригинальность полная. Рассказ о том, как не умеем мы ценить любовь и спохватываемся слишком поздно, лишь потеряв ее. А вот абстрактную живопись Магалашвили встретила я впервые и была удивлена, как здорово реализовал Леван данную человеку Богом способность к абстрактному мышлению: буйство красок и страсти, чувств и чувственности. «Воздух эроса так сгущен…».
Мы сегодня говорим о мастерах русской художественной школы, к числу которых грузинские художники, при всей их национальной самобытности, безусловно относятся. Но все же одно имя другого корня я хочу назвать: Чаркэ Маас, молодая голландка, нелепо, в 28 лет, погибшая недавно в горах. Очень талантливая. Вот ее, будто светящиеся, цветы – натюрморт–исследование. И что совсем уж удивительно, с великим тщанием и вдохновением, в византийской традиции выполненная икона. Православная икона. Архангел Гавриил – доска, которую смело можно поставить вровень с лучшими работами современных иконописцев.

Все это можете вы увидеть в Grant Gallery на 7 Mercer Street. Нью-йоркский Сохо, Мекка современного искусства, самый посещаемый туристами район столицы мира, сам по себе интересен. Это настоящий музей под открытым небом – с хороводом галерей, художественных лавчонок, богемных ресторанчиков и колоритнейшей толпой. Как добраться? Трейны N, R, W, Q, B, D, 6 до Canal Street.

Конечно же, мы продолжим путешествия по музейно-выставочному лабиринту. А путеводную нить протянет вам вместо Ариадны наша газета.