Бруклинский музей: ВСЕГДА для ВСЕХ!

Ну, не забавно ли? Идёшь во все эти музеи и галереи и думаешь: ну и скучища, а потом, когда меньше всего этого ждёшь, обнаруживаешь, что невероятно заинтересовался, что можешь использовать для себя, для своей жизни то, что там увидел...
Сомерсет Моэм.

Тем зернышкам, из которого вырос огромный Бруклинский музей, была библиотека героя революционных войн, соратника Джорджа Вашингтона, генерала де Лафайета, а одним из первых её библиотекарей – великий американский поэт Уолт Уитмен. Появлялись один за другим экспонаты, число их стремительно росло, и в музее, который звался поначалу Институтом науки и искусства, образовались самые разные отделы: естественной истории, зоологии, географии, домоводства, политики, экономики, электричества, даже психологии... И, конечно же, искусства. Уже тогда, в 30-х - 40-х годах позапрошлого века музей начал приобретать работы американских мастеров, положив этим начало одной из лучших и, пожалуй, самой полной коллекции произведений, в том числе, что очень важно, ранних художников-американцев.
Muzeum with everything for everyone – музей всего для всех и для каждого. Именно так отцы Бруклина, бывшего в ту пору не городом даже, а большим селом (village of Brooklyn), назвали создаваемый очаг культуры. «Мы должны видеть в музее свой дом, - говорили они, - здесь люди, юношество в особенности, будут знакомиться с историей человечества, с искусством, со всем, что может и должно заставить думать и побудить к самосовершенствованию, дать знания».
И они создали замечательный Музей Всего для Всех. Славился он одной из крупнейших в Соединенных Штатах библиотекой, своей Академией музыки, своей школой для одарённых детей и школой живописи для подростков и взрослых. В 1910 году был заложен знаменитый ныне Бруклинский ботанический сад. Каждый раздел музея пополнялся все новыми экспонатами и расширял круг своей исследовательской деятельности.
Музей разросся и не мог уже вместить все свои сокровища. И начался «исход»: первым покинул отцовский дом промышленный отдел; за ним двинулась в самостоятельное плаванье Бруклинская академия музыки; отделился Ботанический сад, по праву считающийся одним из красивейших городских парков мира; ценнейшее собрание экспонатов естественной истории было передано специализированному музею, бывшему долгие годы филиалом Метрополитен.
И Бруклинский музей, занесенный в Национальный регистр исторических мест, стал музеем искусств. Так и назывался несколько десятилетий. Но, как начертано в Библии, все возвращается на круги своя, и гигантскому музею, который стал для Америки - (и для нас, новобранцев, в особенности) настоящим университетом, снова дано его старое, короткое и простое имя – Бруклинский музей. Всего – для всех.
И искусств - прежде всего. Славен БиЭм, как часто называют его ньюйоркцы, своими богатейшими экспозициями – раритетов Древнего Египта (одной из лучших в мире!), искусств Африки, Океании, уникальной коллекцией предметных свидетельств культуры доколумбовых Америк и превосходным собранием европейской и американской живописи и скульптуры. Американской – в особенности, что для нас важно чрезвычайно, и почему (это одна из многих, разумеется, причин) БиЭм – это наш музей.
Имена и творчество американских мастеров для большинства из нас – белое пятно, неоткрытый материк, исследовать и познавать который захватывающе интересно. Тем, кто живёт в Нью-Йорке или гостит в столице мира, повезло: они могут начать знакомство с искусством Нового Света в галереях Бруклинского музея, где собраны не только полотна лучших художников-американцев, в том числе признанных всем миром корифеев портретного искусства, но и скульптурные композиции, мебель, бронза, посуда замечательных американских мастеров XVII, XVIII, XIX веков, т.е. произведения изобразительного искусства украшают современные им интерьеры, что создаёт иллюзию присутствия в тех домах, рядом с теми людьми, кто строил эту страну и кого давно унесло безжалостное время.
Великий Сезанн сказал когда-то, что знакомство с картиной равнозначно знакомству с художником, потому что в живописи – его настроение, характер, душа. С кем же знакомимся мы в «американских залах»? Это Роберт Фик, почитаемый как один из первых профессиональных художников Америки, куда прибыл он в корабельном трюме в кандалах. Талантливый самоучка писал в старой «элегантной» традиции, сохраняя, однако, дух борьбы, движения вперёд, бунта, характерного для страны в возрасте буйного подростка. У истоков американского «портретюр» стояли такие талантливые живописцы, как Уильям Уильямс; Ролф Эрл, представлявший стиль так называемого провинциального реализма, царивший в Америке едва ли не два века; Джилберт Стюарт, кисти которого принадлежит знаменитый парадный портрет Джорджа Вашингтона – победителя; Джон Синглтон Капли, создавший колониальный стиль в живописи; уникальная семья Пилов – её глава Чарлз Уилсон Пил, чьи портреты были не факсимильными копиями модели, как у Капли, например, а раскрывали характер, значимость, устремления современников. Пил вёл своего зрителя к философскому осмыслению мира и искусства, к соединению в его сознании человека и Бога. Художник стал родоначальником американского демократического стиля, удержавшегося в искусстве и по сию пору. Эту короткую, как удар, фамилию носили такие отмеченные яркой индивидуальностью живописцы, как брат Чарльза, миниатюрист Джеймс, сыновья – мастер натюрморта Рафаэль, пейзажист Рубенс, ставший директором первого филадельфийского музея, натуралист и книжный оформитель Тициан (имена-то!) и выдающийся портретист и баталист Рембрандт Пил. Не случайно Вашингтон, друживший семьями с Пилами, как-то пошутил: «Pealed all around» – «Всё вокруг заПИЛено». Представлена в музее и романтическая живопись Сары Мириам Пил, дочери Джеймса, возлюбленной маркиза де Лафайета, брошенной им, отвергнутой семьёй и обществом и рано умершей.
Рядом дивные «Зимние сцены в Бруклине» Фрэнсиса Гая – порог XIX века, заснеженное село и его обитатели. И подёрнуто всё импрессионистической дымкой, хотя об импрессионизме тогда и не слыхивали. Импрессионизм мощно вторгся в американское искусство вместе с творениями гениального Джона Сингера Сарджента (кстати, выставка его работ состоится в музее в октябре). А «эре Сарджента», перекинувшей временный мостик в XX столетие, предшествовали такие выдающиеся мастера, как Чарлз Эллиот, Чайлд Хэссем, Томас Коул, Фредерик Чёрч, Уильям Меррит Чейз... Все они станут вашими друзьями после посещения верхних залов БиЭм. И конечно же, в их числе будут блистательный Томас Салли, избранный снобами-англичанами для создания тронного портрета юной королевы Виктории; великий колорист-философ и первый художник-дизайнер французской, значит, мировой моды Джеймс Эббот Уистлер; замечательный живописец, график, книжный и газетный иллюстратор Уинслоу Хомер, подаривший миру Америку XIX столетия – такую, какой она была: её тянущиеся к небу или одноэтажные городские улицы, её глубинку, её дымы, а главное, её людей, их лица, позы, одежду, взаимоотношения, высветив выкристаллизовавшийся в плавильном котле национальный тип и характер американца, который обретают наши дети и которым уже в полной мере обладают внуки.
Думается, именно Америка, её прошлое и настоящее, её люди с их поразительной энергией, оптимизмом, твердостью духа, настойчивостью и гордостью, её многоталантливое искусство во всех его ипостасях и есть центральная тема Бруклинского музея, исследованная и преподнесенная его сотрудниками подробно, профессионально и интересно. Причем речь идет не только о постоянных, впрочем, достаточно часто обновляемых экспозициях, но и разнообразных, весьма оригинальных и по идее, и по исполнению «временных» выставках. И хотя немало было показов, так сказать, планетного звучания, как, к примеру, шедевров Моне, но упор все же сделан на искусство современное (без страха осуждения или даже скандала), американское в особенности. Здесь и живопись всех и всяческих стилей и направлений, и графика, и скульптура, и коллаж, и инсталляция, подчас, скажем прямо, малопонятные и вызывающие недоумение, и искусство декоративное, и кино- и фотоискусство – в Америке вершинное.
Вот и сейчас обширнейшая и занимательнейшая экспозиция «Работая в Бруклине» – кому же еще рассказать об этом городе в городе, об огромнейшем районе-работяге, не о придатке Манхэттена, но о граде, имеющем собственное лицо, собственный характер и своих неповторимых бруклинцев, которыми сподобилось быть и большинство наших иммигрантов-ньюйоркцев.
Уже в холле пятого музейного этажа, как логотип выставки, - два огромных бронзовых тяжелых рабочих ботинка-мокроступа как знак того, что Бруклин – это и есть Америка, в которой работают без дураков, которая халтуры и лени не терпит, и вкалывать здесь надо до седьмого пота. Что и есть залог и обязательное условие американского успеха. Через великолепный зал Родена проходим мы туда, где привольно раскинулась эта выставка. У нее есть еще одно название: Open House. Дескать, у нас сегодня день открытых дверей, и мы без утайки покажем вам, как трудимся, веселимся, любим (иногда, скажем так, отступая от стандарта), как дом и двор свой обустраиваем, как друзей понимаем и принимаем, словом, - как живем.
Триста экспонатов двухсот художников – у каждого свое жизненное и художническое кредо, свое видение и понимание времени, действительности и человека, своя сверхзадача самоутверждения и своя сумасшедшинка тоже. Главное для многих (не для всех, увы) – собственная индивидуальность, что, согласитесь, совсем не то же самое, что слишком часто встречающееся желание покруче выпендриться – простите, пожалуйста, но, к стыду моему, это самое, даже единственно подходящее слово. Мелани Бейкер: коллаж из обрывков газет. Вроде бы ерунда, а потрясает – тяжкое прошлое, настоящее не легче, а уж будущее... Такой вот супермодерн. Дэн Клементе: графика на огромном куске смятой бумаги – нарядная кухня, восторг поначалу, тоска через год-другой и волчий вой через пять. Хоть жги. Рик Бригс: своеобразный, ну очень своеобразный автопортрет: маляр красит стены в развеселый красный цвет, а рядом угрюмо серый гроб. Колин Хант: триптих – превосходные графические пейзажи. Дженифер Дабнау: «Рахиль в профиль» – отметающая неудачи, несдающаяся, гордая девушка.
Великолепная гуашь на дереве Метью Бенедикта; душу выворачивающая лаконичнейшая картина Джорджа Киммерлинга «AZ» – от А до Я, от альфы до омеги – просто надежно скрученная петля, конец.
Но вовсе не только минор. Немало вещей оптимистичных, боевых даже, вот как инсталляция «Восхождение к джазу», как статуэтки, каждая из которых – портрет бруклинца, серия отлично выполненных фотографий – подлинный гимн Бруклину. И важнейшее: поворот, разворот к семейным ценностям.
Реконструирован и обновлен «Сад скульптуры», ценной, поверьте, скульптуры, подаренной Бруклинскому музею знаменитой Фридой Шиф-Варбург, той самой, что 60 лет назад презентовала свой шестиэтажный особняк на углу 5-й авеню и 92-й улицы в Манхэттене Еврейскому музею.
Все вы знаете имена знаменитых американских законодателей моды Джилберта Адриана, Томми Хилфигера, Донны Каран и иже с ними. Наверное, слышали и об известнейшем, одевавшем разнонациональных звезд, очень рано, в 35 лет умершем от СПИДа черном дизайнере Пэтрике Келли. Ретроспектива созданных им для Бэтти Дэвис, Сисили Тайсон, Изабеллы Росселлини и т. д., и т. д. платьев проходит сейчас в БиЭм: особая пластика, танец линий, царство белого цвета.
Но восточная мудрость подстегивает: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Или прочитать. Так что побывать в Бруклинском музее, на мой взгляд, не то чтобы не помешает, а просто необходимо. Тем более, что...
музей преобразился. Это не первая смена им имиджа. Сначала был простой деревянный дом, потом побольше и попросторней, а после того как был он разрушен пожаром (к счастью, почти все экспонаты и книги удалось спасти), по проекту известных американских архитекторов МакКима, Мида и Уайта построено было нынешнее великолепное, благородных пропорций здание, вот уже более ста лет украшающее Нью-Йорк. История творения МакКима драматична: ведь поначалу огромный холл и бальный зал располагались на третьем этаже, куда и вела широкая каменная лестница, придававшая классическому фасаду вид торжественный и величественный. Потом началось злое поветрие борьбы с архитектурными излишествами (советскую архитектуру оно догнало почти двумя десятилетиями позднее). И лестницу разрушили. Убрали. Уничтожили.
«Пропала, будто вовсе не бывала». Холл и вход перенесли на первый этаж. Фасад стал строже, но красоты своей не потерял, тем более, что он был дополнен двумя замечательными скульптурными композициями Дэниела Френча, стоявшими раньше по обе стороны Бруклинского моста – аллегорическими статуями «Бруклин» и «Манхэттен».
Ну а недавно архитектурным боссам Нью-Йорка подумалось: «Что-то давненько не перестраивали мы БиЭм, пора бы его приодеть!» Сказано – сделано. И вот по проекту Джеймса Полшека построена новая(!) стеклянная(!) суперсовременная(!) сверкающая всем разноцветьем радуги л е с т н и ц а, которая ведет теперь ко второму этажу и образует изнутри невиданной красоты сказочный хрустальный грот. Всеобщий восторг! Ну а то, что извне эта многоступенчатая, прозрачная, играющая огнями пристройка чужеродна по отношению к храмовому античному фасаду – это всего лишь мое частное мнение. Поспорим?
Но для этого вам уж непременно придется пойти в музей на 200 Eastern Parkway, куда бегут поезда метро 2 и 3, автобусы В71, В41, В48, В69 до остановки «Brooklyn Museum», то бишь «Бруклинский музей».
Который ждет вас. С нетерпением. Чтобы предъявить и старые свои сокровища, и множество новинок, которые вас удивят и порадуют. И помните: Бруклинский музей – для всех!