Надежда Кожевникова: Успех романа «Щит и меч» огорчил отца

«Природа отсыпается на детях». Этот злой афоризм не про мою собеседницу. Присланную ею книгу воспоминаний «Сосед по Лаврухе» я прочитал в один присест. И хотя на многие вопросы я нашел ответы в книге, все же немалое их количество я приберег и для встречи с писательницей во время ее приезда в Нью-Йорк. А живет она в экзотическом штате Колорадо...
- Надя, в этом году исполняется 20 лет со дня смерти вашего отца, известного писателя Вадима Кожевникова. Где он похоронен? Кто ухаживает за его могилой?
- Да, со дня смерти отца прошло 20 лет, но эта дата для меня, а не для кого-нибудь постороннего. А похоронен папа в Переделкине, где за 8 лет до этого была похоронена мама. Согласно разнарядке (Герой Соцтруда, главный редактор «толстого» журнала) отцу полагалось Новодевичье кладбище, и мне пришлось предпринять некоторые усилия, чтобы от этого «почетного» кладбища отказаться. Главным аргументом было, конечно, то, что отец хотел быть похороненным рядом со своей женой на простом сельском кладбище в Переделкине ( Замечу, что на этом кладбище похоронены Борис Пастернак, Корней Чуковский и другие выдающиеся писатели. В.Н.). За могилой ухаживает моя младшая сестра, композитор, которая вместе с мужем, профессором, живет в Переделкине. А квартиру в той самой «Лаврухе» они сдают и только таким образом могут существовать в нынешней России.
- Вы выпускница Литературного института имени Горького. В чьем семинаре учились? Кто из известных писателей преподавал вам?
- Литературный институт в то время был богадельней. Я думаю, что ничего бы не потеряла, если бы там не училась. Ни образование, получаемое в нем, ни окружение не заслуживают достойного внимания. По крайней мере в моем случае.
- При поступлении туда необходимо было пройти творческий конкурс...
- В год моего поступления в Литинститут (1968-й) в журнале «Москва» вышел цикл моих новелл о музыке. Благодаря ему я и прошла творческий конкурс, сдала экзамены и стала первокурсницей. Из преподавателей я помню только Тахо-Горди, которая вела у нас античную литературу. Семинары вел Георгий Березко комментарии излишни (Автор нескольких модных одно время просоветских пьес. В.Н.). Другое дело, когда уже после окончания института я попала на совещание молодых писателей, где семинары вел Юрий Валентинович Трифонов. И он меня приветил! И еще об одном Юрии я могу с гордостью вам сказать Юрии Марковиче Нагибине, который руководил другим семинаром.
- Можно немного подробнее об обоих Юриях?
- Конечно. Из всех советских писателей я больше всего восхищаюсь Трифоновым. Когда мы общались с ним на семинаре, я была совсем молодая писательница, но он мне явно покровительствовал, как может покровительствовать Трифонов: скорее угадываешь его замечания. Но его тепло я надолго запомнила. Что касается Юрия Марковича, то я общалась с ним практически до самой его смерти: мы часто перезванивались, он приезжал к нам в Переделкино, когда уже не было папы. Это был святейший человек, несмотря на посмертно напечатанный «Дневник», в котором он дал не очень лестные, а порою грубоватые характеристики многим людям. Но в своем деле, своей профессии, в отношении к людям этой профессии он был безупречен. У него всегда была редкостная в писательском мире готовность поддержать и понять коллегу. Конечно, как все мы, он был переломан временем, но старался быть честным. Я его очень чту.
- Вы автор книги воспоминаний «Сосед по Лаврухе», иногда весьма резкой в отношении ныне здравствующих людей, например, Александра Проханова. Он и другие «задетые» не предъявляли вам претензий устных или через СМИ?
- Проханов претензии предъявлял. Олег Сулькин свел нас как-то в своей радиопередаче, что для Саши было совершенно неожиданно. Однако он мгновенно сориентировался, стал говорить со мной нежнейшим тоном друга, читателя и почитателя. Это было довольно забавно, потому что я уже прочитала его интервью «Комсомолке», где он нес меня «за предательство отца». Через много лет после нашего довольно тесного общения было странно, что он вкладывал в свою отповедь мне столько страсти. У меня такого горячего отношения к нему не осталось.
- Как вы оказались в Америке? До этого вы долго жили в Швейцарии, правильно? Помогло ли положение вашего отца, Героя Соцтруда, одного из секретарей СП СССР, назначению вашего мужа в столь престижную (или приятную) страну? Или ваш муж способный человек, сам всего добившийся?
- Еще находясь в Женеве, мы получили грин-карту, точнее, получил мой муж Андрей как «выдающаяся личность». По образованию он медик, в Международном Красном Кресте в Женеве занимался «горячими точками», катастрофами, эпидемиями, социальными потрясениями в странах третьего мира.
Что касается помощи моего отца, то наш отъезд в Швейцарию мы скрывали от него до последнего момента, до получения диппаспортов. Отъезд вызвал у него гнев. Мы пригласили его, как сейчас помню, в ресторан «Пекин» и там его «обрадовали». Сейчас Андрей работает в департаменте здравоохранения штата Колорадо, занимается борьбой с биотерроризмом.
- Получаете ли вы гонорары за переиздания произведений отца? Какое произведение отца вы считаете самым сильным с литературной точки зрения?
- От издательства «Эксмо» мне как-то пришел гонорар за переиздание «Щита и меча», сравнительно небольшой - 1000 долларов. Уследить отсюда, из Соединенных Штатов, я не могу не только за переизданиями отца, но и за своими собственными изданиями в России. Я до сих пор не получила гонорар за «Соседа по Лаврухе»!
- Нравится ли вам роман «Щит и меч» и сериал по нему?
- Я думаю, этот роман не нравился и моему отцу. Что касается моих вкусов, то и другой аналогичный роман «Семнадцать мгновений весны» мне не интересен. Отец был в этом жанре профессионалом, но успех этого романа, накрывший все, что он написал раньше, его скорее огорчил, о чем он сам говорил достаточно внятно. И сам отец, и я больше ценим его военные рассказы. В них он настоящий писатель, а не политик, которым поневоле стал. Смешно и наивно думать, что главный редактор какого-то журнала принадлежал самому себе, своим вкусам. Сейчас, когда «толстые» журналы без дотации существовать не могут, главный редактор получил больше воли...
Сериал по роману неплохой, но в орбиту моих интересов такое кино не входит. Я купила видеокассеты этого фильма, они стоят у меня на полке, но на первой же серии мой интерес к фильму иссяк. Правда, этот сериал определил будущее двух талантливых актеров: Станислава Любшина и Олега Янковского, которого Владимир Басов вытащил из провинции. Там и Алла Демидова замечательная, и сам Басов.
- «Сын за отца не отвечает». А дочь? Приходилось ли вам слышать упреки в адрес отца? Какие из них самые частые и самые неприятные для вас (видимо, в ревностном служении советской власти, притеснении независимых писателей и т.п.)?
- Упреки в адрес отца слышать, конечно, приходилось, но значительно реже, чем можно было бы ожидать. Есть такая сильная родственная завязка, при которой любые уколы в адрес родителей воспринимаются гораздо болезненней, чем в собственный. Но, повторяю, у меня тут меньше терзаний, чем можно предположить со стороны. Отец не делал явных подлостей, за исключением сомнительной истории с романом Гроссмана «Жизнь и судьба». Отец все-таки сильно отличался от Кочетова и Софронова, особенно в отношении «пятого пункта». Он был из семьи интеллигентов, политических ссыльных (мой дед знал 14 иностранных языков), там и намека на антисемитизм не было. Я не помню, чтобы и в нашей семье обсуждали что-либо подобное, это было за гранью порядочности.
- Вадим Кожевников, кажется, в 1956 году опубликовал в возглавляемом им журнале «Знамя» стихи из романа «Доктор Живаго». Не могли бы вы рассказать историю этой, я бы сказал, весьма смелой публикации? Ведь «Новый мир» и другие «толстые» журналы отказались печатать и сам роман, и его части...
- Папа в начале 30-х годов учился вместе с Люсей Ивинской на редакторском факультете МГУ. Люся домашнее имя Ольги Всеволодовны. У них с папой был роман, я думаю, это был первый роман в ее жизни. В папином секретере, в доме писателей в Лаврушинском переулке, после его смерти я обнаружила массу писем, в том числе письма Люси, причем очень жалостливые. То есть расстановка сил была следующая: девушка страдала, а жестокий парень особого внимания на нее не обращал. Вот эта юношеская любовь, видимо, и дала Ивинской право прийти в журнал «Знамя» и предложить роман «Доктор Живаго» со встроенными в него стихами. Папа пытался опубликовать роман, но между ним и Пастернаком состоялся разговор, папа пересказал мне потом слова Бориса Леонидовича: «Спасибо, что вы не учите меня писать, а только предлагаете сокращения и объясняете, почему они необходимы». С тем писатель и редактор и разошлись, но «Стихи из романа» отец все же опубликовал, за что имел неприятности по партийной линии.
- С журналом «Знамя» и с именем его главного редактора связан еще один выдающийся роман советской литературы «Жизнь и судьба», о котором вы упомянули. При жизни автора роман так и не был опубликован...
- По реалиям того времени романы такого масштаба курировал ЦК, персонально Поликарпов. Хотя он достаточно дружественно относился к Кожевникову, но решающим было не его слово, а - Поликарпова. Твардовский, такая, казалось бы, самостоятельная фигура, пишет в своих дневниках, что больше времени проводил в кабинетах на Старой площади, чем в своем собственном в «Новом мире». Что еще я могу сказать в этой связи? История с романом Гроссмана, отказом в его публикации дорого обошлась отцу, конкретно, окончилась его инфарктом. Я не скрываю папину двойственность. Она была изначальной, вошедшей в кровь. Я помню сборник старых рассказов Гроссмана, который папа настоятельно советовал мне прочесть, потому что, по его словам, «это писатель высокого класса».
- Что вы можете сказать о состоянии русской литературы в США?
- Мне нравится, как работают, Генис и Вайль, это мне близко, нравится Вика Платова. Мне о ней говорил еще Нагибин, сожалея, что она уехала и не будет так много заниматься литературой, как ей по ее дару положено. И оказался, к сожалению, прав. Кто еще? Конечно, Владимир Соловьев и Елена Клепикова.
- Следите ли вы за политической жизнью вашей Родины? Куда, по-вашему, движется Россия, что ждет ее в будущем?
- На жизнь в России я откликаюсь даже чаще, чем нужно. В двух словах: ничего радостного Россию, к сожалению, не ждет, поэтому и люди там пассивно-равнодушные.
- Вам нравится Америка? Каковы самые большие достоинства этой страны?
- Достоинство этой страны в ее широте, не географической, хотя и в ней тоже. В широте душевной, если можно так говорить о стране. Здесь есть колоссальный выбор всего, чем ты хочешь себя питать. И что еще важно? В Америку съехалось так много наших замечательных соотечественников, что сердце радуется. Такого количества хороших людей сегодня нет и в России. Почему мы лепимся друг к другу? Наша доверительность, наша взаимная любовь перенеслись сюда, в Америку. Мы здесь и читаем больше, и искусством больше интересуемся...
- Что вы сейчас читаете, Надя, и что у вас на рабочем столе?
- Читаю, с карандашом в руке, итоговую книгу Даниила Семеновича Данина «Бремя стыда». Это книга о Пастернаке, о людях того поколения, она мне очень интересна. И перечитываю записные книжки Вяземского. Ощущение такое, что написаны они нашим современником. Очень советую и вам, и читателям «Русского базара».
А пишу я сейчас повесть в маленьких новеллах, называться она, скорее всего, будет «Этаж в империи». Это свободное повествование об окружающих людях, о себе, о жизни в эпоху застоя на 16-м этаже блочного дома в Сокольниках.