Михаил Светлов: Важен не только голос

Культура

Его неповторимый голос поразил и покорил меня сразу, с того момента, как мы по телефону договаривались о встрече. После нашей беседы я  дома слушал подаренный им диск, теперь постараюсь быть на его ближайшем концерте...

- Михаил, у вас довольно редкий голос - бас, который иногда путают с баритоном. Существует ли четкая граница между голосами? Какой голос был у вас до мутации? В каком возрасте вы решили стать певцом?
- Начнем с того, что бас и баритон – мужские голоса. Как говаривал Ильф, «в зал вошли мужчины и тенора». Существует и бас-баритон, иногда я пою баритональные партии. Партия Бориса в «Годунове» написана для баритона – такие во времена Мусоргского и чуть позже случались баритоны! Есть оперы, написанные для баса, а есть и для обоих голосов. Возьмите всемирно известную оперу Петра Ильича Чайковского «Евгений Онегин». Роль Онегина написана для баритона, а партия князя Гремина - для баса. Шаляпин, великий бас, пытался спеть Онегина – не получилось.
До мутации голоса я пел в детском хоре – дискантом. Мутация закончилась в 15 лет, и я попросту начал слушать пластинки, пробовал петь за ними. Я учился тогда в музыкальном колледже, старшие  мне сказали: «У тебя есть голос». Так я и стал певцом.

-По окончании музыкального училища вы поступили в Московскую консерваторию, в класс Народного артиста СCCР Евгения Нестеренко. Как вам у него училось?
- Я приехал из провинции с большими планами и амбициями. Если бы их не было, скорее всего ничего бы не получилось. Пару лет я осматривался, потом начал выступать в концертах, ездить с агитбригадами и в конце концов попал в стажерскую группу Большого театра – это большое достижение.
 Как мне училось у Нестеренко? Прекрасно!

-Какую роль, Михаил, вы  хотели бы сыграть, но пока, по разным причинам, это не удается?
- Роль Ивана Грозного в опере Римского-Корсакова «Псковитянка». В свое время мне поступило предложение от Евгения Федоровича Светланова сыграть эту роль в Большом театре. Но совместного творчества не получилось - не совпали графики нашей работы. А сыграть эту роль мне хочется еще больше в связи с выходом фильма Павла Лунгина, в котором Грозного великолепно сыграл Петр Мамонов. Это исполнение, на мой взгляд, является выдающимся событием в российском кинематографе. Именно такого Грозного мне бы и хотелось сыграть!

 - Назовите, пожалуйста, несколько ваших «ударных» ролей. В вашем репертуаре - только классика или есть романсы, народные и современные песни?
- О роли  Бориса  Годунова мы уже говорили, назову еще роль Мефистофеля в опере Гуно «Фауст» и так далее и так далее – масса ролей. В марте текущего года фирма “Nacos” выпустила здесь, в Штатах, мой диск, на котором записаны песни композиторов «Могучей кучки»: Бородина, Римского-Корсакова, Балакирева. Я думаю, когда бас поет о любви, это не менее интересно, чем когда о любви поет тенор.

- Известно, что великолепный  бас из Болгарии Николай Гяуров окончил Московскую консерваторию. Можно ли, по аналогии с итальянской школой теноров,  говорить о русской школе баса?
- Иногда школу путают с языком, но дело, конечно, не только и не столько в языке. Система обучения в России отличается прежде всего отсутствием каких-то рамок, в которые надо поместиться. В Италии главным считается умение петь, спектакли там проходят как концерты, режиссерам нет дела до пластики образа, его драматургии. Я сам, к сожалению, участвовал в таких концертах, но большого творческого удовлетворения не получил.

 Я вступил однажды в серьезную полемику с одним американским журналистом, утверждавшим, что лишь благодаря великому русскому языку в России рождаются неподражаемые басы. С этим «комплиментом» я в корне не согласен! Потому что наши басы успешно исполняют и итальянскую, и французскую, и немецкую музыку!
Нет русской  или немецкой школы пения, есть  одна школа, основанная на итальянском бельканто. Существуют лишь разные стили исполнения.

 - Вы пели в нескольких операх, поставленных выдающимся российским режиссером Борисом Александровичем Покровским. Именно он, мне кажется, много внимания уделял  артистизму певца, да?
- Мы с Покровским были, если можно так выразиться, в абсолютном резонансе в понимании двуединой ипостаси певца: голос и актерское мастерство. Я попал в его спектакли в юности, став стажером Большого театра. Первой нашей совместной работой была опера «Дуэнья» Прокофьева.  Покровскому я многим обязан, хотя иногда вступал с мэтром  в творческие споры.

Борис Александрович напрямую проводил в жизнь своеобразие  русской школы: пение и перевоплощение, вхождение в образ. Некоторым артистам, пребывавшим тогда в Большом у власти, это не нравилось, им нравилось стоять, как статуя, и петь (смеется). Они-то в 1980 году и выгнали Покровского из Большого театра, до этого отстранив его от режиссуры. Вполне резонно, что Покровский основал свой театр, который носит теперь его имя.

- Вы сказали, что вам посчастливилось также работать с композитором Свиридовым...
- Георгий Васильевич написал много музыки, в том числе  для баса. Летом прошлого года в Малом зале Московской консерватории я исполнял его вокальный цикл на стихи Роберта Бёрнса – тот самый цикл, который я готовил при его непосредственном участии. У него есть циклы на стихи Блока, Есенина, Маяковского. Великолепная «Патетическая оратория» Свиридова опровергает расхожее мнение о том, что на стихи Маяковского музыку написать невозможно.

- Почему вы и ушли из Большого, став, как здесь говорят, freelanse?
- Извините за патетику, но каждый художник стремится к свободе. Да, я «служил» в труппе Большого театра, но обязательно вошел бы с начальством в конфликт. Почему? Тебя приглашают выступить в другом театре, в другой стране, а ты канатами привязан к своему театру, играя, как я уже сказал, во множестве разных спектаклей. Причем в том же Большом, например, спектакли часто переносились, ты не мог спланировать свое время для выступлений по приглашению извне. Сорвать  перенесенные спектакли ты не имеешь права, вот и приходилось сидеть на месте. Отсюда и потенциальные конфликты.

- Н-да, не так все просто в искусстве... Задам очень важный, на мой взгляд, вопрос: как вы относитесь к получившей распространение в США ( о России и Западной Европе не знаю) прямой трансляции оперы в кинотеатрах?
- Я сам недавно был в таком кинотеатре (смеется). Прямая трансляция - новое слово в нашем виде искусства. Но, во-первых, наверняка имеет место коммерческая сторона этого вопроса, которой я не знаю. Во-вторых... В «Борисе Годунове», например, есть сцена корчмы, да? Корчма занимала едва ли не всю огромную сцену Метрополитен-опера. Грандиозно, внушительно!  А в новой постановке, ориентированной на кинокамеру, постановщик должен будет эту корчму намного уменьшить – скорее всего в ущерб впечатлению  зрителей, сидящих непосредственно в зале. Возникает много вопросов такого рода, поэтому давайте наберемся терпения и пожелаем удачи тем, кто прямую трансляцию придумал.

- Ваш ближайший концерт в Нью-Йорке намечен на воскресенье 22 мая, 5 часов вечера. Где он пройдет и что вы будете исполнять?
- Впервые в Бруклине, в Shorefront Y  (3300 Coney Island Ave.), я исполню «Антиформалистический раёк» Шостаковича. В нем четыре действующих лица, и все четыре роли буду исполнять я. А волнуюсь я еще и потому, что придут на спектакль, в основном, выходцы из Советского Союза и они лучше других поймут это произведение Шостаковича, написанное в приснопамятном 48-м году, когда Шостаковича, Прокофьева, Мясковского и других известнейших советских композиторов обвинили в формализме. Отсюда и название этого сочинения - «Антиформалистический раёк». Раёк – старинное название такого балаганного, что ли, театра. Это произведение Шостаковича не что иное, как протест против сталинского режима, и писал его Дмитрий Дмитриевич, конечно, в стол. Даже после смерти Сталина «Раёк» не сразу был исполнен, потому что сталинизм долго еще жил в России...

-Но в России вы «Раёк» все же, мне кажется, исполняли?
- В прошлом году я исполнил его в Москве, в ФИАНе, но противодействие властей я очень хорошо почувствовал!.. Я пел в том самом зале, в котором в последний раз перед ссылкой в Горький выступал Андрей Дмитриевич. Я выбрал именно тот зал и ту трибуну, которая явилась частью моих декораций в спектакле.