НА ХУТОРЕ, ГДЕ БАБОЧЕК НЕ ЛОВЯТ... • На границе вселенского горя

История далекая и близкая

Довольно долго ехала в электричке. Сначала совсем мест не было, потом люди понемногу стали выходить, удалось сесть. Весёленькая была поездка. Соскучилась я по перестуку колёс. Удивили постоянные визиты “несунов”. Чего только не предлагали едущим в деревни! Заносили детские книжки, тетради, колготки, женское бельё, тащили ящики с тарахтящими бутылками, несли мороженое в ящиках. Предлагали, кричали, проходили, шатаясь, останавливались у скамеек, где покупали какую-нибудь мелочь.
Мужчины брали иногда пиво, женщины - галантерею, моток резинки, нитки, то, что частенько забываешь купить, а по пути домой весьма удобно...
Мне нужно было выходить почти в конце пути. Электричка поехала дальше, а несколько пассажиров стали разбредаться по своим нуждам, кто-то переходил рельсы и направлялся, как казалось, в лес, кто-то брёл вдоль путей по крупным кускам не то угля, не то кокса, а, может быть, просто по крупному гравию, почерневшему от выхлопов тепловозов.
Потом появилась тропинка, ведущая вниз к полю, слева, недалеко от железной дороги, убогое кладбище с лёгкими крестами из металлических труб, украшенных железными веночками с синими цветами. Оградки на этом кладбище казались органичными...
А потом пошли поля, какие-то пустынные. Говорят, раньше тут колосилась рожь, а теперь - “кульбабкы” - одуванчики. На единственной улице хуторка несколько домов, но живут далеко не во всех. Некоторые дома заколочены, странно видеть в усадьбах кусты смородины, огромные деревья диких черешен... Раньше это место называлось “Хутор Будёновка”, теперь “Посёлок Лесовой”. Но суть не меняется. Молодые здесь не живут, до города далеко, ближайшее село с выразительным названием Попельня находится тоже не близко. “Попельня” от слова “попiл”, что по-русски звучит как “пепел”, видимо, горело не раз. В Попельню ездят на рынок из ближайших сёл, кто-то продать, другие - купить.
Встретили и приняли меня замечательно. Очень сытно накормили, дали проехаться по тропинке единственной улицы на велосипеде. Пошла я погулять... Тишина. Чуть слышен перестук колёс поездов. Вдруг смотрю, какая-то птица огромная летит прямо на меня. Такой солидный размах чёрно-белых крыльев, птица снизилась и села рядом с лужей посреди улицы. Она стала там что-то добывать плоским клювом. Стояла я, смотрела, убей, не знаю, кто это?! На шее красивое красное пятно. Домашняя, видимо, т.к. меня совсем не боится. Спросила у хозяйки. “Це - iндо-качка”, - был ответ. Значит смесь индейки с уткой (качкой)... вот какой фокус! Вскоре к хозяйке зашёл пьяненький мужичок, очень худой, бледный. Женщина вынесла ему бутылку мутноватой жидкости - самогонку.
- Что делать. Деньги нужны. Вот и гоню самогоночку. У меня хорошая. Хлебная, а бывает и из конфет дешёвых. А ну, пошли, такого ты не бачила, я тебе поросяток покажу.
Спустились мы в “льох” - погреб. Там бегали шустрые поросята - предмет гордости хозяйки. Потом она нарвала крапивы, смешала с кусками хлеба, насыпала туда зерна, остатков пищи, хорошенько всё это перемешала в специально сконструированном агрегате и понесла поросятам...
Мы общались, я восхищённо рассматривала обычную зелёную эмалированную кастрюлю, стоящую недалеко от низкого окна, там рос роскошный плодоносящий лимон, плоды свисали с веточек, большие, золотистые, налитые, тяжёлые, просто чудо какое-то.
А тут знакомый мужичок появился снова. Опять произошёл обмен - ему бутылка самогонки, хозяйке - деньги.
- Он что, целый день пьёт? - спросила я.
- Нет, он не себе, людям покупает, я запретила разным людям ходить, только ему одному продаю, он отдаёт заказчикам, а они наливают ему, как не налить за услугу!
Предложила мне хозяйка пойти в лес. Я - с удовольствием. Только под ногами всё больше болота. Моя проводница срывает пучок лохматых розовато-лиловых цветков на ветке - “живокость”, - говорит, помогает при переломах, потом ещё что-то срывает и рассказывает...
- Когда была война, я ещё маленькой была. В этот лес гнали евреев со всех окрестных деревень. Женщины, детишки, старухи. Они так кричали, что я уши закрыла руками и спряталась под стол, меня просто била дрожь... А их всех постреляли, как раз на 1 мая. Там где-то в лесу. Я и место знала раньше. Теперь сыро, и всё заросло.
А потом учительница в школе была. Мария Михайловна, так она 1 мая собирала родственников этих людей. Приезжали даже из Америки. Потом её муж собирал людей, а потом они умерли, хорошие учителя были. Моя Лидочка пока дойдёт в школу, замерзает, а Марья Михайловна ей ручки отогревает, дышит на них, разминает. Любила она мою дочку...
Теперь почти никто не приезжает...

Возвратились мы, а мужичонка тут как тут. Опять поменялись.
Всходы на огороде дружные, но нужно пропалывать. Туалет - скворечник за хатой, страшный гнилой пол, большая труба стоит перед дыркой, чтобы подержаться, когда пол станет качаться... Страшновато туда заходить.
Потом повела меня хозяйка к брошенному дому, дом крепкий, каменный, веранду, говорит, снесли, а так - никто не живёт, вокруг цветы растут дикарём с тех пор, когда люди ещё жили, чернобрывцы - бархатцы, выродившиеся флоксы.
Провожали меня в обратный путь, в выходной день хозяйке нужно было ехать в Попельню на рынок. Опять электричка, мест много, а в вагоны вносят в основном ландыши, полные корзинки навязанных пахучих букетов. Люди, едущие в город, покупают...
Я вспомнила, как крепко спала на большой мягкой постели. Кровать, как принято, стояла убранная, подушки - большая, меньше, меньше в наволочках с мережкой, Галя мне что-то говорила, а я проваливалась в сон, как в омут.
А за окнами стоял тихий сырой лес с болотами и навек захороненными там женщинами и детьми...
Любовь РОЗЕНФЕЛЬД