На острие иглы

1.

Царь Кир, великий царь Персии, погибал в топких бескрайних болотах неизвестной ему реки с варварским названием Амударья. Царь заблудился, телохранители его были зарублены, а он яростно отбивался от варваров, истекая кровью.
Ахмад Шир-Заде, молодой преподаватель истории Тегеранского университета, с трудом оторвался от воспоминаний о своей первой лекции. В Большой аудитории главного здания Тегеранского университета не было слышно ни шороха, ни шепота, когда он говорил о последнем походе Кира, о последних его днях и часах. Как все настоящие историки, он не обращал внимания на историю, которая бушевала за окном. К власти пришел Хомейни, и молодому блестящему ученому припомнили, что его монография о Кире стала настольной книгой шаха, а за исследование о военном искусстве Ахеменидов всесильный Карабаги вручил молодому автору золотую медаль Академии Генерального штаба.
Сперва арестовали отца Ахмада, который работал в шахской разведке. За ним пришли, когда Ахмад был в университете. Один из пришедших, “страж исламской революции”, так тогда называли всю сволочь, которой раздали оружие, ударил отца. И тогда мать, тихая ласковая женщина, молча подошла к стражнику и плюнула ему в лицо. Мать убили тут же, но в суматохе отец Ахмада успел вынуть из тайника свой пистолет и расстрелял в упор пятерых. Шестую пулю он оставил для себя. Сосед-лавочник, знавший Ахмада с детства, нашел его в университете, рассказал обо всем и прибавил: “Уходи, эти звери убьют тебя. Вот тебе немного денег на первое время. Твой отец часто выручал меня. Не отказывайся, бери.”
Как Ахмад проехал через всю страну до Мешхеда, как прошел с караваном до Кермана, сделавшись дервишем, а оттуда через пустыню до пакистанской границы, как попал в американское посольство в Пакистане, как просил убежища, что говорил, что ему отвечали - помнил как сквозь туман.
Сознание начало приходить к нему лишь в Нью-Йорке. Да и то, когда испарились деньги, данные благотворителями. И вот без денег, без крыши над головой, без работы и без всякого представления об американской жизни он увидел сам себя под проливным октябрьским дождем на ступенях Публичной библиотеки. Была пятница. Шесть часов вечера. У его ног весело шумела Пятая авеню, а он сидел на ступенях мокрый и страшный.
- Что-нибудь стряслось с тобой, приятель? - Ахмад поднял голову. Над ним стоял высокий пожилой человек. Он чуть-чуть улыбался. - Не сиди под дождем. Ты, видно, в Нью-Йорке недавно. Человек прикрыл Ахмада огромным зонтом. Ахмед тупо посмотрел на зонт, затем на его владельца.
- Я из Ирана, - сказал он первое, что пришло ему в голову.
- Где это такое? - спросил владелец зонта.
- Долго объяснять, - ответил Ахмад, - это на юге. Там всегда солнце. И море. Я, пожалуй, пойду.
- Давно пора, - улыбнулся незнакомец, - дорогу найдешь?
- Мне и искать ее нечего. Меня вчера хозяин выгнал из квартиры. Платить нечем.
- Ты вроде не бродяга, где же ты ночевать будешь? - спросил владелец зонта.
- Я не бродяга, я - конченый человек... Я - никто! - вырвалось у Ахмада, как всхлип.
- Ну, парень, с тобой и в самом деле, видно, не все в порядке. Идем! - Незнакомец взял Ахмада за руку.
- Куда? - растерянно спросил Ахмад.
- Увидишь, - коротко ответил незнакомец.
Они шли довольно долго и примерно через час подошли к какой-то лавчонке на углу Первой Авеню и Хаустон. Хозяин вынул ключи, отпер замок, и старая заржавленная штора с грохотом поползла вверх. Они вошли внутрь лавки, запущенной, даже какой-то страшной в своей запущенности. Это был “Locksmith” - починка и изготовление замков, ключей, решёток, ремонт и открытие сейфов. В задней комнате лавки они сели за стол. На столе появились хлеб, сыр, кофе. Кажется, никогда еще Ахмад не ел так вкусно и так жадно. Когда был утолен первый голод, незнакомец сказал:
Я вижу, дела твои плохи, парень. Но помогать просто так не в моих правилах. Я могу тебе дать работу. Тяжёлую. Семь дней в неделю. Иногда - по 8 часов, иногда - по десять, иногда - и больше. Получать будешь 200 в неделю. Если не будешь болеть. Я больных не люблю. Первое время можешь спать здесь, потом найдем что-нибудь.
Ахмад привел запущенную лавку, в которую клиенты и заходить-то не решались, в образцовый порядок - мыл, драил, красил целыми днями. Он немного рисовал и сумел сделать отличную вывеску в старинном голландском стиле. Все это сразу же привлекло новых клиентов. Кроме того, Ахмад по 8 часов, в жару и в холод, в дождь и в снег, разносил рекламные карточки своего “Locksmith”. Карточку надо было бросить в каждый почтовый ящик их района.
Однажды, приводя в порядок подвал под лавкой, Ахмад нашел сотни две книг по истории и еще целый чемодан ветхих желтых тетрадей - конспектов, записей, выписок. Видно когда-то, в 30-х годах, в доме жил историк. В этот день Ахмад был поистине счастлив и целый месяц разбирал невесть откуда свалившееся на него сокровище. Другой раз, и тоже во время уборки, он наткнулся на большую картонную коробку с какой-то картотекой. Сперва он подумал, что это - картотека все того же безымянного историка, которому он был очень признателен. Действительно, на каждом листочке картотеки были выписаны имена, даты, указаны какие-то события. Но сорт бумаги был совсем другой - это Ахмад, как хороший историк, определил сразу. Да и почерки были разные. Ахмад решил повнимательнее просмотреть все карточки.

«Герберт Вильямсон, - читал он, - 44 W 24, собственный дом, профессор, преподает криминологию. Издал несколько книг. Немного пьет. Любит пиво, кофе. В 9 часов вечера обычно идет в бар “Голубая роза” выпить пару рюмок виски. Коллекция старинных монет. Две картины какого-то Давида Вебера. Ценность? Ложится спать обычно в 12. Спит очень крепко. Храпит». Подобным образом было составлено еще 30-40 карточек, которые Ахмед просмотрел. Это могло бы сойти за картотеку клиентов, если бы не странная, настойчиво повторяющаяся помета “Храпит” или “Не храпит” и точное указание на время отхода ко сну. Ахмад долго размышлял и вдруг понял, что это - картотека его хозяина и что хозяин его - взломщик. На этом он заснул, как убитый. Проснулся он от яркого света. В комнате стоял хозяин и внимательно рассматривал картотеку. Он увидел, что Ахмад проснулся, и коротко спросил:
- Все понял? - глазами указал на картотеку.
- Все, - коротко ответил Ахмад.
- Теперь у тебя один выход - работать со мной. Поработаешь года два, поднакопишь денег и проваливай к себе в Коламбию, учись. Возражать не стану. А сегодня...
Теперь у Ахмада появилась еще одна обязанность. Время от времени он ходил по адресам, указанным в картотеке. Незаметно вставлял в замок кончик намагниченной иглы и ломал его. Замок выходил из строя навсегда. Поправить его было невозможно. Конечно, вызывали хозяина “Locksmith”, реклама которого опускалась в почтовый ящик за неделю до этого. Хозяин “Locksmith” приезжал на вызов, был очень общителен, услужлив, вставлял новый замок, вынутый из совершенно нетронутой коробки. Одновременно, - на всякий случай, - проверял и чистил (бесплатно!) все другие замки и запоры. После этого, обычно через 7-8 месяцев, даже через год, квартира обчищалась.
Он медленно шел по 22-й улице. Он любил Челси, особенно места вокруг аббатства, которое напоминало старую добрую Англию в его детских книжках. Сейчас, в морозную февральскую ночь, они были хороши особенно. Стоял крепкий мороз, и деревья, белые заиндевевшие деревья, серебряно звенели под ветром с Гудзона. Такого холода - так сказали в шестичасовых новостях - Нью-Йорк не знал уже 100 лет.
Вот и этот дом. Старый особняк конца века. Ранний французский модерн, очень редкий в Нью-Йорке. Он оглянулся вокруг, тенью скользнул к двери. Его длинные красивые пальцы работали легко, как бы сами собой. И это ему самому всегда нравилось. Он испытывал наслаждение от своей работы, на миг забывая, что, собственно, он делает. Дверь тихо открылась минуты через две. Из бейсмента он проник в библиотеку. Там был совсем ерундовый замок. Разговор с ним занял всего секунд 30. Он всегда разговаривал с замками. И это помогало. Замкам очень нравится, когда с ними разговаривают. Замкам нравится, когда с ними нежно обращаются и их понимают. Замкам, как и женщинам... Легкое прикосновение мягких пальцев... И замок - твой.
Два больших окна библиотеки выходили в сад. Луна, чуть прикрытая легкими облачками, чертила серебристую вязь на паркетном полу. В библиотеке было светло, почти как днем. И две картины, которые висели на стене, были хорошо видны. Он снял первую картину. Называлась она “Нищий учёный”. Старик, нищий старик грустно смотрел на него: “Что ты делаешь? Ты ведь ученый...” “Вот соберу еще немного денег... и все... правда...”, - прошептал Ахмад. Потом он бросил взгляд на вторую картину. Это было что-то поразительное - “Женщина в концлагере”. Столько скорби было в ее лице. В мерцающем свете луны скорбь ее, казалось, наполняла безмолвную библиотеку. Заглядевшись на портреты, Ахмад допустил ошибку, которую ни один взломщик не имеет права допускать. Локтем толкнул какую-то стеклянную вазу, и она с грохотом упала на пол. Он вздрогнул, опомнился, быстро вынул бритву и решительно подошел к первой картине. Он не успел ее вырезать. В комнате загорелся яркий свет. У открытых дверей стоял хозяин с тяжелым армейским пистолетом в руках.
- Вы грабитель? - вежливо осведомился хозяин.
Ахмад пожал плечами, еще раз посмотрел на портреты:
- Вообще-то я не грабитель... Я... ученый - звучало это довольно глупо.
- Вот как, - насмешливо сказал хозяин, - и в каких же вы науках специализируетесь? (Последнее слово хозяин произнес издевательски раздельно).
- История древнего Ирана. - И это звучало еще глупее.
- Но у меня в библиотеке нет книг по истории Персии. Вы неудачно выбрали библиотеку, да и время ее посещения не совсем обычное, - издевательски продолжал хозяин.
И вдруг Ахмад начал говорить и сбивчиво рассказывать историю своей жизни. Не хозяину, а тем двум, на портретах. Голодному, нищему ученому. И женщине, которая столько видела, что никогда уже не сможет улыбнуться. Хозяин внимательно, не перебивая, выслушал рассказ Ахмада.
- Ваш рассказ кажется мне правдивым, но как юрист, как американский юрист, я не могу отпустить вас. Я написал книгу о принципах поведения человека, ставшего объектом преступления, - голос хозяина звучал отчетливо и холодно, как будто бы говорил автомат, - там есть специальная глава о поведении хозяина квартиры в момент грабежа. Эта книга, кстати, стала бестселлером и принесла мне немалый доход. Да, вот так... И сейчас я эти прин-ци-пы применю к жизненной ситуации. В первый раз в жизни. И постараюсь быть... Пожалуй, я не смогу выдать кол-ле-гу (голос снова стал издевательским) полиции. Но и оставить безнаказанным... Нет, это не в моих прин-ци-пах... Раздевайтесь...
- Что? - не понял Ахмад.
- Я сказал: раздевайтесь. Вам нужно выбрать. Или я звоню в полицию (хозяин подошел к письменному стопу и положил руку на телефон), или вы подчиняетесь моим приказаниям. В последнем случае я даю вам шанс. Это будет жестокий урок, но… быть может, после это вы бросите свое ремесло.
Голос хозяина, его манера издевательски разделять и отчеканивать слова, весь он, вульгарный и самодовольный, внушал Ахмаду отвращение, но он знал, что с приходом полиции жизнь его кончится.
- Не надо звонить в полицию, - выдавил из себя Ахмад.
- Отлично, - сказал профессор. - Раздевайтесь.
- Что вы имеете в виду?
- Я, кажется, выражаюсь очень ясно. Снимите с себя всю одежду, абсолютно всю. Туфли, носки, рубашку, куртку и так далее. Кроме майки и брюк.
Ахмад подчинился.
- Сверните все и положите одежду в свою сумку. Превосходно. Бросьте свою сумку под стол. Хорошо. Теперь вы выйдете в бейсмент, а я запру за вами дверь. Не замком, а металлическим стержнем. Если вы попытаетесь снова влезть в мою квартиру, я буду стрелять без предупреждения. Если убью вас, то по закону не буду подвергаться ни-ка-ким преследованиям. Дверь из бейсмента на улицу открыта, - хозяин усмехнулся. - Вы об этом позаботились. Дальше делайте то, что считаете нужным. Вперед!
Под дулом пистолета Ахмад вышел из библиотеки в бейсмент. Он никогда прежде не ощущал такого холода. Холодом было пронизано все: стены, бетонный пол и окна. А за окнами - Челси и аббатство, застывшее в ледяном безмолвии, белые особняки, хрустально звенящие от ветра деревья и осколок луны в самом углу окна. Хотелось лишь, чтобы все побыстрее кончилось. Чтобы кончилась его проклятая жизнь, которая так хорошо начиналась.
Вдруг Ахмад увидел, как по глянцево-белому льду тротуара скользит желтый луч фонарика. Появилось что-то теплое в этом белом ледяном ужасе. И звук мерных шагов... Полиция... И хотя его мозг уже засыпал, решение пришло сразу...

2.

Ахмад не скоро снова ощутил своё тело, вываливаясь из чёрного мешка обморока. Медленно, как бы опасаясь чего-то, пошевелил руками, потом открыл глаза. Увидел, что лежит на диване, покрытый одеялом. В двух шагах от него за круглым столом сидел профессор и еще какой-то человек:
- Наш герой пришел, наконец, в себя, - услышал он скрипучий голос профессора.
- Позвольте мне при нем рассказать все то, о чем я вам уже сообщил. Итак, примерно с час назад я услышал в библиотеке какой-то шум. Я встал с постели, на всякий случай прихватил с собой пистолет, который всегда лежит у меня в ночном столике, и спустился вниз, на первый этаж. Я увидел в библиотеке этого юного учёного, который готовился вырезать из рам две картины. Не знаю с чего посыла он действовал, вряд ли сам он даже представляет их ценность. Один коллекционер предлагал мне за них... не буду называть суммы. На суде это сделают эксперты. Я мог бы просто застрелить этого парня, но мне стало его жаль и я его просто вытолкал из дома. Кстати, странная манера работать - почти голым. Спросите его, Бога ради, куда он подевал свою одежду. Ведь не шел же он по улице в таком виде. Итак, я его вытолкал и снова поднялся наверх. Я думал, что он ушел, но он, оказывается, притаился в бейсменте.
- Но вы должны были понимать, что оставляете этого парня в опасном положении, - очень осторожно заметил собеседник профессора. Теперь Ахмад разглядел его - это был полицейский. - Еще минут 15, и он бы замерз. Закон...
- Молодой человек, - снисходительно прервал полицейского профессор, - не говорите мне о законе. Тридцать лет я преподаю криминологию. Лицу, которое попало в угрожающее для жизни положение в результате своей преступной деятельности, другое лицо вправе не оказывать помощи.
- Вы подтверждаете рассказ профессора? - спросил полицейский у Ахмада.
- Этот человек, - твердо сказал Ахмад после долгой паузы, - лжет. Весь его рассказ - ложь от начала до конца.
- Вот как? - в удивлении профессор даже привстал со стула.
- Да, ложь, - ещё раз повторил Ахмад, - Дело в том, что сегодня вечером я зашел в бар “ Голубая роза”. Это недалеко от моего дома. Было очень холодно. Чтобы согреться, я выпил там рюмку такилы, а когда выходил, то столкнулся в дверях с этим человеком. Я спросил, нет ли у него сигарет. Мы разговорились. Он сказал, что живет один, и пригласил меня к себе.
- Кто может подтвердить, что вы были в баре в это время? - быстро спросил полицейский.
- Не знаю, - сказал Ахмад, - может быть, бармен. Мы с ним говорили минут пять.
Ахмад был уверен, что бармен его запомнил. Он долго рассказывал бармену об иранских девушках и, кажется, порядком ему надоел. А был Ахмад в баре потому, что весь вечер следил за профессором, “довел” его до дому и “расстался” с ним в 10:30, затем до часу ночи катался в сабвее, а потом подошел снова к особняку профессора и начал свой недолгий разговор с замками наружной двери.
- Вы действительно были в баре у Юнион-сквера? - обратился полицейский к профессору.
- Молодой человек, кажется, оказался большим негодяем, чем можно было ожидать. Очевидно, он следил за мной. Да, я действительно был в баре “Голубая роза” и действительно ушел оттуда примерно в 10:15.
- Тогда продолжайте, - сказал полицейский Ахмаду.
- Продолжать почти нечего, - ответил Ахмад. - Мы приехали с профессором вот сюда, к нему домой. Он был очень гостеприимен, - Ахмад усмехнулся, - напоил меня горячим кофе с печеньем, показал свою великолепную библиотеку, а потом... потом этот старый козел, - Ахмад с наслаждением повторил услышанные им недавно ругательства, глядя прямо в лицо профессору, - предложил мне провести ночь в его постели. Меня чуть не стошнило. Я сказал ему, что ненавижу все это, и хотел уйти. Но он достал из ящика своего стола пистолет, заставил раздеться и вытолкал меня в бейсмент. Он пригрозил мне, что если я вздумаю пожаловаться, он обвинит меня в ограблении. И мне, вшивому иранцу, так он точно выразился, никто не поверит. А у него, профессора криминологии, бывшие студенты работают в каждом нью-йоркском суде, в каждой прокуратуре, в каждом полицейском участке.
- Какой негодяй, - удивленно воскликнул профессор, - я его, кажется, недооценил.
- Вы и сейчас меня еще недооцениваете, - со злой иронией сказал Ахмад. - Вы полностью оцените меня тогда, когда я подам на вас в суд: сексуальные домогательства, сопряженные с жестокостью и насилием.
- Какой негодяй! - снова удивился профессор, затем он обратился к полицейскому: - Вы обязаны найти и осмотреть его одежду. Там...
Молодому полицейскому профессор явно не нравился. Не нравились его покровительственный тон, манера разделять слова на слоги, шутовство и сухие злые губы.
- Не беспокойтесь, профессор, - сказал он, - я все сделаю, как надо.
Ни в сумке, ни в карманах Ахмада ничего особенного не нашлось. После тщательного осмотра полицейский снова обратился к профессору:
- Сейчас я вызову машину и заберу вашего “гостя” в полицейский участок. Там с ним будут разбираться опытные люди, а к вам завтра придет детектив.
В эту ночь в 10-м полицейском участке дежурил Фил. Он уже три года работал в отделе расследования грабежей “десятки” и уже считался там чуть ли не ветераном. Ахмад ему-то и достался. Донован еще раз осмотрел все содержимое карманов Ахмада, которое молодой полицейский положил в специальный полиэтиленовый мешок. Долго и бережно перебирал всякую карманную дрянь, словно центы и никлсы были отлиты из золота. Потом отодвинул в сторону какую-то штуковину.
- Долго я гоняюсь за этим! - наконец произнес он.
Ахмад посмотрел на его руку и понял, что обречен.
- За чем вы гоняетесь? - почему-то спросил он.
- Да вот за этой сломанной иглой.
- За ней гоняться? - попытался шутить Ахмад, но белые его губы едва шевелились. - В любом магазине можно купить.
- Это ты не прав, парень, - сказал Донован миролюбиво, - такую иглу нигде не купишь.
Он достал небольшую картонную коробочку, высыпал из нее десяток тоненьких скреп для стейплера и поднес к ним толстую иглу с обломанным концом. Скрепы словно ожили и побежали к игле, которую детектив водил по столу.
- Игла намагничена, - сказал Донован, как бы с сожалением отрываясь от увлекательного занятия. - Такими иглами выводят из строя самые совершенные замки. Кто-то давно уже практикует это на территории нашего участка, но у меня все времени не было этим серьезно заняться. Теперь, кажется, придется. Ладно, давай, рассказывай.
- Что рассказывать? - не понял Ахмад.
- Все, - коротко ответил детектив. - Как в Америку попал, как воровать начал и все такое. Только - честно. Я лжецов не люблю. И магнитофон пока не включаю.
- Хорошо, - согласился Ахмад.

Раненый царь погибал среди бескрайних болот. Тяжелый запах огромных оранжевых цветов смешивался с болотными испарениями и не давал дышать. Угрюмая тишина речной дельты нарушалась лишь криками больших черных птиц. Медленно исчезали краски окружающего мира, обнажая пылающую смерть. Выгоревшее небо. Зной. Бред. Провал в никуда. О. Иран, как ты далеко!

Ахмад долго еще рассказывал о последних днях великого царя Кира и о своей треклятой американской жизни, о бесконечном кошмарном сне, где нет пробуждения. Детектив слушал внимательно, не перебивая. Потом аккуратно смахнул сломанную иглу, мелочь и тонкие металлические скрепы в свою крепкую ладонь. Долго о чем-то размышлял. Подошел к окну и открыл его. Морозный утренний воздух ворвался в душную комнату. Что-то зазвенело на ледяной корке тротуара.
- Мой совет, - сказал Донован Ахмаду, - не таскай ты всю эту дрянь в карманах.

3.

Фил Донован собирал оригинальную коллекцию - все издания “Записок Шерлока Холмса” на всех языках мира. Однажды он с гордостью мне показывал очень редкое русское издание 1902 года с предисловием А.Ф.Кони. Я спросил тогда: “Записки” - это ваша самая любимая книга?
- Да, конечно. Под её влиянием я и стал детективом. Но... есть и другая. Ещё более любимая.
Он не спеша начал набивать трубку своим любимым “Виргинским сладким”, долго её раскуривал, потом достал с книжной полки и протянул мне большой том в красивой суперобложке. Я раскрыл книгу. На титульном листе значилось: “Последний поход царя Кира. Исследование профессора Корнельского университета Ахмада Шир-заде”. Перевернув страницу, я увидел: “Филу Доновану с глубокой благодарностью посвящает автор”.