Не пойман, но вор!

Сонное субботнее утро разорвал телефонный звонок:
-Прости, что так рано, но у меня несчастье, - рыдала моя приятельница в трубку. – Меня обворовали!
Муся, назовем ее так, была в отчаянии и все повторяла:
-Тридцать дорогих сердцу ювелирных изделий унесли. Не все там золото, мне они памятные, потому что от родителей остались, и подарки покойного мужа, - всхлипывала пенсионерка, спрашивая, что же ей сейчас делать.
Я окончательно проснулась и вспомнила о том, что Муся – закоренелая нелюдимка, в дом которой не ходят ни друзья, ни соседи. Единственная дочь живет по другую сторону Америки.
-Двери взломали? – спросила, зная, что на окнах у нее решетки.
-Какое там! Все цело. Ко мне вот уже две недели чужой человек в дом ходит, а я поделать ничего не могу, ее моя хоуматтендент посылает.
-Зачем? – ничего не понимаю я.
-А потому что сама не хочет работать, только числится, чтобы страховку получать, а делать грязную работу не желает. Вот она нашла какую-то женщину, которая вместо нее приходила убирать. Как теперь ее найти – у нее же ни документов, ни адреса... - Муся тяжко вздыхает. – Чуяло мое сердце. Я так часто любовалась своими украшениями, всегда держала в заветной коробочке, а вот в последние дни некогда было глянуть, хотя все собиралась. Неспокойно мне было, не люблю, когда чужой человек в доме.
-А вы уверены, что это она? – допытываюсь.
-Никто больше в дом не заходил, – устало повторила Муся.
...Мне очень жаль Мусю. Но я бессильна ей помочь. Как оказалось, не только я. Не может справиться с подобными проявлениями и вся высококвалифицированная полиция участка, густонаселенного нашими иммигрантами – бывшими советскими людьми, как известно, самыми образованными, самыми начитанными, самыми интеллигентными людьми в мире. Нет, я, честное слово, без иронии, нельзя же ехидничать над самой собой. Мы, действительно, – самые с виду приличные представители иммигрантского многоцветья Америки. Иногда на улице трудно отличить получателя велфера от профессора. Это если судить по одежке, по манере держаться, по важной осанке, по темам, которые готов обсуждать наш человек... Вызываем сплошное самоуважение. Но недавно я увидела, как латиноамериканец в рваной футболке весело хохотал над одним таким «профессором», указывая в его сторону своему коллеге, такому же трудяге одного из овощных магазинов на Брайтоне, далеко не самом голодном месте в мире. Так вот, среди бела дня наш иммигрант вполне профессорского вида, проходя мимо овощного магазина, незаметно бросил в карман головку чеснока. Это ему казалось, что незаметно, так как он при этом не приостановился, не глянул даже в сторону уличной овощной раскладки, из чего мы можем сделать вывод, что проделывает он это не в первый и не во второй раз. В отличие от испаноязычных трудяг, честно зарабатывающих свою головку чеснока и кусок хлеба для своих семей, я не смеялась. Я – стеснялась. Мне было до боли стыдно, что разговариваю на одном языке с этим мелким воришкой в возрасте, приближенном к пенсионному. И что мы с ним в одной команде, которая зовется русскоязычная община. Прошу не путать со словом «общак», что значило бы, что хоть ползубца из этой чесночной головки пришлось проглотить и мне. Нет, не глотала, но горечь ощутила сполна.
Если вы, проходя по той же Брайтон Бич авеню, чуть-чуть замедлите шаг, то и у вас запершит в горле от горького осознания: мы знамениты не только красивыми девушками и балетными школами, не только умением вкусно готовить, вести бизнесы и давать детям хорошее образование... Мы еще и воруем. Среди белого дня. На глазах у всего честного народа. Хотя – какой же это честный народ, если видит и молчит. Не спешите судить. Я тоже недавно увидела и... молчала! От неожиданности. От кажущейся нереальности происходящего. Наш иммигрант (опять мужчина, но это случайность) листал газеты возле «Гроссери» между шестой и пятой стрит на Брайтоне. Полистал, сложил, глянул в окошко, где продавца не оказалось, и пошел восвояси, прихватив русскую еженедельную газету за 25 центов. Ну, не глупый человек? Такой талант за «квотер» разменивать. Мог бы уже миллионером стать, если бы тащил не газеты, а хотя бы котлеты... Но не забывайте: мы самый читающий, самый интеллектуальный и и. д. Так что и подход у наших воришек избирательный.
Не случайно в одном из многочисленных книжных магазинов, снова на Брайтоне, мне сказали, что каждый день здесь уворовывают интеллектуальной продукции на сотни долларов. Только не думайте, что мелкими воришками движет тяга к разумному, доброму, вечному... Они не брезгают ничем, что плохо лежит. Клептомания? Бросьте! Обыкновенное шлепарство. Извините за употребление иностранного слова, но есть в идиш выражения, которые не переводятся дословно, зато они давно стали эсперанто. Так вот «шлепарством» в приличном обществе называют тех, кто слово «честь» оценивает ровно в те 25 копеек, которые стоит газета, или головка чеснока, или книга, или гроздь винограда, или пара перчаток – все то, что уворовывается приличными с виду людьми. Помню, еще в Союзе в одной стихийно собравшейся, пестрой и малознакомой компании один из молодых людей, стараясь поддержать разговор, стал делиться своими талантами добытчика. Звучало у него это так: «Я с нашей резинки (резинообувный завод-Л.К.) с пустыми руками никогда не выхожу. Если хоть пару кедов не вынесу, испорчено настроение на весь день. Что, зачем мне столько кедов? Да за рубль продам, выброшу в конце концов, но хоть что-то, но должен унести». Он, этот зазеркальный Робин Гуд, тогда так и не понял, почему возникла неловкая тишина и компания распалась вмиг.
Зачем вспоминать прошлое? – спросит мой честных нравов читатель. Да нет среди нас таких, они все остались там, в прошлой стране, в прошлой жизни. Мы приехали в Америку с чистыми помыслами и храним в сердцах искреннюю благодарность этой стране. И еще добавят: пожалуйста, не очерняйте общий лик иммиграции, не изображайте нас ворами. Не позорьте общину. Да я бы всей душой писала о наших достижениях, о чемпионах-каратистах, шахматистах и лучших балетных парах, каковых у нас на душу иммигрантского населения больше, чем у всех предыдущих волн иммиграции. Но что, что, скажите на милость, сделаешь с памятью, сохранившей не только воришку с союзного резинообувного завода, но и нового иммигранта из Бенсонхерста, приглашенного на вечер отдыха в еврейский центр. Он никогда не выделился бы из толпы, если бы совсем случайно не пошел танцевать. Нет, все по порядку. Сначала на вечере выставили две огромные электроварки – кофе и чай. Рядом разложили бумажные стаканчики и выпечку. Все угощались. Вдруг разнеслось: сахар кончился. Сотрудница, только что принесшая полную коробку сахарных пакетиков, пожала плечами и принесла еще одну. Вскоре и она оказалась пустой. В вихре праздника маленький инцидент был бы тут же забыт, если бы медленная танцевальная музыка не сменилась быстрой. И тут у одного весело прыгающего нового иммигранта из кармана стали выпадать маленькие розовенькие пакетики... Так что, дорогие защитники доброго имени иммигрантской расы, не я очерняю наш имидж, вынося на страницы газеты нелицеприятные темы с добросовестностью ассенизатора, а они, внешне неотличимые, вылезают и в ваш, и в мой карман, выкрадывая самое дорогое – мое доброе имя. Ваше доброе имя. Потому что здесь, в этой стране, мы - гости. И хотим мы того или нет, но хозяева, коренные американцы, судят о нас в целом как о явлении, а не как о Марине, Светлане, Захаре... Поэтому мне не смешно, когда я вижу моего, явно не голодающего, соотечественника, ворующего головку чеснока. Он это делает и от моего имени. И парни-латиноамериканцы смеются в этот момент надо мною лично. И над вами, дорогие читатели. Сожалею. И история с краденой газетой тоже не так уж безвинна. Хозяева «Ньюсстендов» отказываются брать русские газеты. Они прямо так и говорят: ваши воруют. Вслушайтесь: Ваши воруют!
Приблизительно полгода тому назад в интервью с офицером полицейского участка № 60 мне сказали радостную новость: жизнь в местах массового населения наших иммигрантов, согласно статистическим данным, стала значительно безопаснее. Из сводок исчезли, или их значительно поубавилось, убийства (тьфу, тьфу, тьфу), изнасилования, грабежи. «Но стало больше мелких краж, - сказали мне, облегченно вздохнув, - с этим бороться все равно невозможно. Так уж и будете с этим жить. Мол, вы без этого не можете, как китайцы - без риса, а итальянцы – без спагетти...».
Послушай, непойманный вор, ты украл мое доброе имя! Наше доброе имя...
Общее презрение – тебе тюрьма.